А жаворонки пели сейчас над ним, совсем как в Выселках, и даже солнце светило как-то знакомо, кажется, по-деревенски.
Посидев еще немного, Евгений Евгеньич отправился домой с сознанием, что наконец-то за долгое время пребывания у сына в городе он нашел нечто значительное, необходимое ему в здешней жизни.
Дома, сидя перед телевизором, он то и дело вспоминал полянку, на которой сидел нынче, и, закрывая глаза, словно ласкал ее, воображаемую, взглядом.
А сын и невестка думали, что он дремлет.
На другой день поутру он проснулся, заранее чем-то приятно озабоченный, как будто его ждало необходимое и в то же время увлекательное дело. «Чем это я так загорелся? — думал он, напрягая память, и никак не мог вспомнить. — Что-то мне надо сделать. Со вчерашнего задумано».
И вспомнил. Как же! Надо сходить опять в тот реденький перелесок за полем. Вспомнил и улыбнулся: «Ну да, вот позавтракаю и пойду. Хорошо, что я его отыскал. Вот поди ж ты! Не чаял и не гадал… Посижу там, погреюсь на солнышке…»
Он и завтракал рассеянно, слепо тыкая вилкой в тарелку. Душой-то он был уже на воле, душа его жаворонком порхала над полем, над знакомой теперь канавкой, над грядой кустов.
«Несерьезное место! — старик качал головой. — Смешной такой перелесочек. А вот поди ж ты! Как-то по душе. Почему? Соскучился за зиму по солнышку, по травке, по вольному воздуху. Ой, да так ли? Так ли, Евгений Евгеньич?! Истомился ты не от долгой зимы. Нет, не от зимы».
И опять он пошел по краю канавы под сияющим небом, которое насквозь пронзали жаворонки и пели где-то за голубой плотной твердью вверху, невидимые. «А говорят, ангелов на свете нет, — усмехнулся старик. — Вот они, ангелы, — с крыльями, летают и поют».
Ветер посвистывал в голых ветках кустов, топорщил и сушил на солнце бородами торчавшие клочки прошлогодней травы. Заслышав человечьи шаги, с края канавы в воду тяжело плюхались лягушки. По полю расхаживали мастеровитые грачи. Хорошо было в мире, и звонко, и молодо!
Старика не манили больше отдаленные края, в которые он вглядывался накануне; ему уже не хотелось открывать, что там дальше, за этой лесистой гривкой, за речкой Веряжкой, за лесом. Его звало сейчас и манило только то место, где он сидел вчера на стволе полуповаленной березы. Вот он и шел, томимый желанием побыть в тишине, в одиночестве и неторопливо поразмышлять о том о сем.
Подходя к своему месту, он замедлял и замедлял шаги, оглядывался вокруг, словно смакуя этот весенний день. Осторожно вошел в кусты, отгибая холодные прутья. Странно и смешно — старик испытывал к ним сейчас такую же нежность, как если бы это были плодоносящие садовые кусты, посаженные им самим.
Он добрался до поляны, сел и огляделся более внимательно, чем прежде.
Корявые кусты бредняка на взгляд были мертвы, как бы высохли. Казалось, они не оживут никогда. Но когда старик попытался отломить тоненький сучок, тот не поддался, и на месте надлома обнаружилось белое, живое естество сучка в зеленой кожице. Старик пожалел, что надломил его, — он теперь сочувствовал всему живому, что окружало его, и все воспринимал трепетной, сострадательной, истосковавшейся душой: и живую травку, и птичий голос.
Вот такая же пустота и неприглядность бывала в эту пору вокруг его деревенского дома, и в огороде, и на усадьбе. Голо, неуютно. Зато потом, как подметет он луговину вокруг палисадника да разгребет граблями под ягодными кустами в огороде, пустится в рост травка; за день, за два, если солнечно, преобразится все вокруг. А потом обметаются зеленым пухом березы под окнами, да высохнет прозрачная лужа у крыльца, и к самым ступенькам зеленым ковром расстелется мурава — словно праздник придет. Тут и подвалит работа.
Тяжелое занятие — копать гряды, но старик любил его. Любил таскать навоз, сажать картошку, любил чинить изгородь, рубить хворост, оставшийся с зимы, прибирать и подчищать все вокруг дома. Всякий раз с этими делами надо было управиться как можно скорее: колхозные работы не ждут. Тут уж жми во все лопатки, рассусоливать некогда. Пришел с поля на обед, вместо обеда — бегом в огород: гряду копаешь, и кусок пирога за щекой.
Выпадет денек — дадут в Выселках выходной: чтоб с огородами управились. Этот выходной — самый тяжелый, но и праздничный день.
Хорошо было!
Во время редких передыхов, пока старуха ходила кормить кур или проведать, не подгорает ли в печи ватруха, Евгений Евгеньич оглядывал свое садовое хозяйство: вырубал в вишеннике мертвые стволы, ставил колышки-подпорочки у смородиновых и крыжовниковых кустов, выламывал в малиннике сухие побеги. И все у него в те дни получалось споро и разумно, оглядисто.