— Э-э, надо было врача вызвать, — с сожалением сказала Надя. — Ладно, теперь поздно, а завтра я позвоню с работы.
Она не любила, когда он болел, и не умела ухаживать за ним. Хорошо, что здоровьем он был крепок и болел раза два за все время их совместной жизни. Но не так, как теперь: на этот раз болезнь забрала его по-настоящему.
Он ясно слышал голос жены из кухни, но, напрягаясь, не мог понять, что она говорит. То есть он понимал все слова — и не мог взять их в толк. Смысл ускользал, слова были пусты, как мыльные пузыри.
Жена вернулась из кухни и села к нему на диван.
— Алеша, я разговаривала сегодня с Ишутиным. Мы встретились на активе, и он сам ко мне подошел, сам начал разговор о тебе.
Вот теперь Черемуха понял, что она говорит. Ишутин — это его враг номер один, враг давний и упорный. Ишутин был художник, который открыто не признавал талант ваятеля в Черемухе. Другие, конечно, тоже не признавали, но в глаза никто не заявлял; Ишутин же говорил в глаза и за глаза.
— Он утверждает, что в твоей мастерской художники собираются для выпивки.
— Врет.
— Не было этого, Алеша?
— Вообще-то было… один раз… День рождения отмечали. Мой и Викентия. Да, потом еще как-то раз… Тогда еще Поладьев разбушевался… милицию приглашали.
— Ну вот. Значит, правда. А что это за сексуальная тема в твоем творчестве?
Черемуха только подвигал бровями, соображая.
— Ишутин говорит, что у тебя есть скульптура лежащей голой женщины.
— Есть.
Видно, Надя ожидала, что он будет отрицать. Она выдержала паузу и сказала огорченно:
— Ну вот. Зачем ты ее вылепил? Тебе нечем больше заняться? Почему обязательно голую бабу? Я понимаю, если это прекрасно, а если просто похабно, как говорит Ишутин?
Черемуха молчал. «Какая она у меня здоровая и красивая, — думал он. — Зрелая женщина. Высокий лоб… Нос очень правильный. И благородной формы подбородок. Разве нет? Прямо-таки патрицианка из Рима…»
— Твой отец был граф… или князь… или этот самый… забыл. У тебя голубая кровь. Твои родители чем занимались до революции?
— Не отшучивайся. Ответь мне: какую идею ты хотел выразить в голой женщине, если он, человек посторонний, воспринимает ее как обыкновенную похабщину? Ответь.
— Я имею… на творческую неудачу… право, — выговорил Черемуха, с трудом переворачиваясь на спину. — А вообще я бездарный художник.
«Почему я никогда не лепил свою жену? У нее хорошее лицо — нет мелких деталей, все в меру крупно, соразмерно, благородно».
— Да, это так, — повторил он уже более уверенно. — Я бездарен.
Она смотрела на него с удивлением.
— Я хотел вылепить прекрасную женщину, а вышло… Я не смог. Действительно, получилась очень нехорошая штука… У меня нет таланта. Я взялся не за свое дело.
В другое время она охотно подтвердила бы его слова, а тут бережно положила руку ему на лоб, близко заглянула в глаза.
— Не надо так, Алеша. Ты просто болен. Экая я дура! Пристаю с вопросами, когда у тебя такая температура. Ладно, поговорим потом.
— Давай сейчас, — попросил он. — Давай, а?
Но Надя, не слушая, ушла в соседнюю комнату, и слышно было, как она двигала ящиками комода, потом рылась в буфете.
— Где у нас градусник, Алеша?
А Черемуха уже опять задремал. Нет, не задремал — задумался, отдалился.
Да, у него нет таланта, и он взялся не за свое дело. В этом ключ ко всему, что происходит в его жизни. Зачем является к нему та женщина с длинными ногами и гладкой, словно отполированной кожей?
«Отполированная кожа, — он скривился в гримасе. — Фу, какую гадость я придумал».
И все-таки зачем она? Что ему эта женщина и что он ей? Как благородно, по-человечески возвышенно, если любовь. А раз нет любви, то что это? Утоление — не страсти, нет! — обыкновенного любопытства. Как просмотр детективного фильма: и интересно, и дух захватывает, а душе — ничего. И уму ничего.
Он ворочался на диване. «Зачем, зачем она?..»
Досадно. Вдвойне досадно: это останется с ним навсегда. Теперь ленту жизни не прокрутишь назад и не переснимешь все заново, так, чтоб этой бабенки не было вовсе. Что бы ему тогда, в первый раз, на вопрос: «А вы кто?» — ответить не горделиво: «Я — художник», а как-нибудь поскромней! И при этом надо было смотреть вежливо, спокойно; холодно. Почему он не сделал тогда так?
А вот почему: не хватило душевной силы, чистой воды, все заволокло желтым дымом…
«Каким дымом? Ах да, это…»