Запыхавшаяся Алена с разбегу кинулась к нему, спасаясь от догоняющего мальчика. Каким радостным было ее личико! Как звонко она хохотала!
— Иди, иди, — строго сказал отец, — не мешай нам.
Алена тотчас убежала, беззаботная, легкая как мотылек. А собеседница, проводив ее глазами, словно бы смягчилась.
— Если уважаете себя, — сказала она тихим голосом, — вы поправите свою ошибку, напишете опровержение в газете. Вы обязательно напишете, да?
Это была уже просьба, даже мольба.
— Иначе — вот клянусь вам! — пройдет несколько лет, подрастет ваша дочь, и я приду снова; я расскажу ей, как нехорошо, нечестно вы поступили. Пусть тогда она вас судит.
Как наивно, как бесхитростно прозвучала эта клятва! Но Савчук не усомнился, что она будет выполнена. Ему было жаль девушку: видно, она много пережила за эти дни — и невинные намеки, и колкие замечания, и бестактное любопытство соседей, знакомых, да и друзей тоже. Городок-то небольшой, все друг друга знают.
— Так зачем вы написали, что мой отец помогал этому жулику Рагунскому? Как вы могли? Ведь это неправда!
Она впервые посмотрела на него без негодования, а с некоторым страхом, как на человека, совершившего серьезное преступление. Да и в самом деле, разве не преступник тот, кто пренебрегает своим честным именем? А в ее понятии именно таков прораб Савчук, оговоривший невинного человека.
— Он помогал, — тихо сказал Савчук.
— Но как? Скажите конкретно! Назовите факты. Не надо мне демагогических фраз! Неужели вы еще будете настаивать на своей лжи?
Глаза ее снова запылали гневом.
«Наверно, не следует мне уверять девчонку, что ее отец вел себя в этой истории предосудительно, — подумал Савчук, но тотчас возмутился: — Но почему? Почему я должен нести за него этот груз, держать за него ответ? Да и я ли один? А если потом Алена…»
— Ведь так можно про кого угодно сказать, и про вас тоже! — обличала девушка. — Вы утверждаете недоказуемое!
— Ну хорошо… Ваш отец, например, оформлял покупку охотничьего ружья для своего шефа за казенный счет, да и не только ружье. И кинокамеру, и бинокль… Он возил ему на квартиру мебель, купленную опять же на государственные деньги…
«Шефу хотелось пожить красиво, он спешил урвать кусок послаще. В нем стало просыпаться нечто купеческое: однажды в городском ресторанчике он на глазах пораженной официантки сжег над пепельницей деньги. Шеф наслаждался… Ему нужны были услужающие».
— Папа говорит: я ничего не знал. Откуда ему было знать, казенное или нет!
— Полноте! — уныло сказал Савчук. — Тут большого ума не надо, чтоб догадаться. Ребенок поймет.
«Личный шофер управляющего не совершил уголовного преступления, но с моральной стороны выглядит неважно. Жаль девчонку… В школе, наверно, знают. Первое крупное горе в жизни…»
— Да не себе же он оформлял эту кинокамеру! — возмущенно воскликнула она. — Он ею даже пользоваться не умеет.
— Верно, он помогал другому. Я так и написал. Ваш отец молчал, когда, в общем-то, молчать не надо было. Хотел он того или не хотел, а из таких, как он, создавалась среда, нужная пыльному человеку.
Кажется, она начинала кое-что понимать и уже не смотрела в глаза Савчуку с прежней требовательностью и негодованием. Вдохновение покидало милую девушку, и Савчуку горестно было от сознания, что он убивает в ней нечто, делавшее ее-такой прекрасной.
— Он только подчиненный и исполнял, что ему прикажут, — выдвинула она еще один довод, сама, по-видимому, чувствуя его шаткость и неубедительность.
— Вот это-то и плохо. Исполнительность не всегда достоинство.
Они опять замолчали, и минута эта была тягостной для Савчука и еще более тягостной для его собеседницы.
— Но скажите мне, откуда ему было знать, что это незаконно? — не сдавалась девушка. — Вы сами подумайте: откуда?
— Как вас зовут?
— Это не имеет никакого значения. Мы обсуждаем не мои поступки, а ваши.
— Сколько вам лет?
— Шестнадцать.
— Возраст достаточный, чтобы усвоить общее правило: незнание закона не освобождает от ответственности. Ни вас, ни меня, ни вашего папу. Понимаете? Вот вы сказали, он имел благодарности. Верно, имел. А они ведь разные бывают, благодарности! То в виде почетной грамоты или упоминания в приказе, а то и в виде меховой куртки… Кто что предпочитает, верно?
— Папа сказал, это спецодежда! Ему полагается.
Черт бы ее побрал, эту девчонку! Зачем она вынуждает говорить ей то, что говорить совсем не хочется!
— Что вы знаете про спецодежду, милая девушка? Почему другие шофера таких курток не получали?