— А теперь вы спойте или станцуйте, — обратился он к Оле, — что у вас лучше получается?
Имя его было Игорь, отчество Сергеевич. Говорил он с ней свысока и с Файкой разговаривал не лучше, Оле казалось, что они обе в его глазах ширпотреб, залежалый невостребованный товар.
— Лучше всего у меня получается, — сказала Оля, собрав всю свою выдержку, — один фокус: берем цыпленка, накрываем платком, и он там, под платком, превращается в петуха.
— Даже так? — Гость с жалостью посмотрел на нее. — Но где же взять цыпленка?
— Увы, — поддакнула ему Оля, — поскольку цыпленка нет, свернем этот концерт художественной самодеятельности.
— И не будем умничать, — добавила Файка.
Ничего не клеилось. Гость помалкивал, глядел из-за стола в раскрытое окно. Оля разозлилась: «Что такое? Кому, в конце концов, нужна жена, мне или ему?» Файка поднялась.
— Пойду домой. Надоели вы мне. Ничего-то вы не умеете: ни влюбиться, ни жениться, ни повеселиться.
— Сама виновата, — Оля говорила и смотрела на гостя, — не надо плюхаться сразу на два стула. Уж что-нибудь одно: или жениться, или веселиться.
Файка вышла в коридор, стала прилаживать перед зеркалом свой сбившийся парик, гость не двинулся с места.
— Фая уходит, — сказала Оля.
— Фая уходит, а я остаюсь, — гость глядел скучно, словно грустил: не хочется оставаться, но надо.
Оля испугалась: и в самом деле останется. Выскочила в коридор, схватила Файку за руку, втащила в комнату.
— Вот что, коллеги, как появились, так и уматывайте — вдвоем!
— Сколько паники! — Игорь Сергеевич на этот раз улыбнулся печально, без конфеты за щекой. — Мы умотаем. Благодарим вас, Оля, за прекрасный вечер, все было очень мило.
В прихожей он поцеловал ей руку.
— Завтра вечером я позвоню. Намерение мое не изменилось. Вы зря так всполошились.
— Это как вам будет угодно, — ответила Оля.
Она закрыла за ними дверь и прижалась к ней спиной. Точно так стояла в одном кинофильме героиня, когда человек, которого она любила, вдруг признался ей в любви и выскочил из квартиры.
После гостей осталось полкоробки конфет и треть бутылки шампанского. Оля переложила конфеты в бумажную салфетку, вино вылила в раковину. Утром вынесет из дома бутылку и коробку, и ни у кого из родных, когда они заявятся, не будет никаких вопросов. Вопросы появятся поздней. Мать скажет: «Объясни мне, как это ты, имея всю жизнь перед глазами не тот пример, сумела фантастически устроить свою жизнь?» «Ты его любишь?» — спросит Марианна. «Нет, — ответит ей честно Оля. — Но буду век ему верна. И хватит об этом, Марианна. Ты вот второй раз замужем по этой самой любви, и что толку?»
Утром начальник планового отдела, раньше всех явившийся на совещание, остановился у ее стола и сказал:
— Вы сегодня не Олечка, а Лолитта Торрес!
Она оценила комплимент. В его молодости певица Лолитта Торрес была кинозвездой, эталоном женской красоты. Недавно Оля прочитала о ней статью в журнале. Теперь у этой Лолитты куча взрослых детей, она пожертвовала своей карьерой ради семьи. А она, Оля, пожертвует вот этим своим местом в приемной. А когда ей там, за границей, на каком-нибудь банкете встретится незабвенная Лолитта, Оля поглядит на нее, улыбнется и мысленно скажет: «Привет тебе, бабуся, от нашего начальника планового отдела». Вот такие глупости лезут в голову, а надо ведь думать о другом. И не думать, а действовать.
Совещание началось. Оля усадила на свое место курьершу Зоечку, а сама помчалась на дачу. Ехала в электричке и твердила: «Матери пока ни слова. У Марианны выпросить сердоликовое ожерелье. Не привлекая к себе внимания, собрать вещи и все до одной — в комиссионку. Вместо всего этого так называемого гардероба умереть, но достать два стоящих платья». Мучило сомнение: говорить — не говорить о своем замужестве Марианне? А вдруг вся эта великосветская затея лопнет? Тогда Марианна скажет: «Погналась за журавлем в небе». Может, сказать Марианне: «Я люблю его», и тогда она благословит. «У тебя нет выбора, — скажет Марианна, — что бы ни случилось, любовь — всему оправдание».
Она сошла с электрички, шла короткой, лесом, дорогой, как вдруг ее окликнули:
— Оленька! — Голос прозвучал звонко и радостно. — Оленька! Это же ты! А я только что был у вас на даче.