Лицом к лицу к ней на тропинке стоял Андрюшка, первый муж Марианны.
Оля была так занята собой, что даже по-настоящему не удивилась, только сделала вид.
— Каким ветром?
— Привозил Севке гуашь.
— Ну, знаешь… А как Марианна, как мама восприняли твое появление?
— Марианну не видел, а мать вполне нормально поздоровалась.
Андрюшку послал ей сам бог. Только для чего? Теплая волна поднялась в Олином сердце: до сих пор не знает Андрюшка, как она была в него влюблена!
— Ты все такой же, Андрюшка, — сказала она. Все такой же, лучше всех. Из-за чего вы разошлись с Марианной?
Андрюшка помотал головой, словно стряхнул с себя, что-то.
— Она доказывала, что я ее не люблю… и все такое, понимаешь… денег не было, жилья своего, мать ваша ежеминутно страдала.
Спроси его о чем угодно, и он так же выплеснет себя до донышка. И вдруг Оля поняла, для чего в этот час вышел ей навстречу Андрюшка.
— Андрюша, — торжественно произнесла она, — только ты меня можешь спасти. Я выхожу замуж, и мне нужны деньги. Возьми у Василия в долг, будто себе. А я потом отдам, за мной не пропадет.
— Сколько тебе надо? — спросил Андрюшка.
Оля задумалась: сколько же это все может стоить — два платья, туфли, сумка, белье, чемодан… небольшой красивый кожаный чемодан. — Рублей пятьсот, — сказала она, решительно глядя в добрые глаза Андрюшки.
Тот свистнул.
— Пятьсот!
— Андрюша, ты святой человек, ты это сделаешь. — Оля испугалась, что не так, не теми словами попросила его о деньгах, и, сбиваясь, стала рассказывать о вчерашнем вечере, об Игоре Сергеевиче, о шансе стать женой дипломата, увидеть мир, пожить за границей.
— Обожди, не трещи, — оборвал ее Андрюшка, — какая заграница? Ты же и здесь еще ничего не рассмотрела. Открой глаза: откуда у Василия пятьсот рублей? Он за джинсы свои два года расплачивался.
— Ты ничего не знаешь, — Оля чуть не плакала: ничего не понимает этот Андрюшка. — У Василия есть деньги. У него Севка на стипендии.
— На стипендии… — Андрюшка махнул рукой, — это я посылаю Севке двадцатку и кой-чего еще по мелочам, знаю, каково ему у вас… этому фанатику.
Солнце зашло за облака, и все, что сверкало, обрело свой настоящий цвет. Андрюшка стоял в старой клетчатой рубашке, рукава засучены, с большой головы свисали легкие прядки давно не стриженных волос. Не святой, а юродивый, если он действительно посылает с Василием деньги для Севы.
— Тогда ты дай мне взаймы, — угрюмо попросила Оля.
Андрюшка покраснел, даже белки глаз у него стали розовыми. Он ни разу в жизни не впадал в ярость, все это у него было не израсходовано, оттого он сейчас так заполыхал и заискрился.
— Несчастная! Убогая! Что ты придумала?! Какая заграница! Что у тебя сдвинулось в голове? Вот деревья. Побейся об них головой, может, там у тебя что встряхнется и станет на место! — Он быстро выдохся, отдышался и закончил уже тихо: — Не поедешь ты никуда, и ничего не будет.
Что-то он знал, только объяснить не мог, Оля это почувствовала. Она не сердилась на Андрюшку, ей даже было его жалко.
— Почему не будет? — спросила она. — У кого-то ведь бывает.
— Не бывает, — ответил Андрюшка, — ни у кого так не бывает.
— Почему? — Оле нужен был ответ.
— Потому что не может быть.
Встретился и чуть все не испортил. «Не бывает, не бывает». Бывает, Андрюшенька, еще и не такое бывает. По объявлениям в газете люди замуж выходят, и ничего, счастливы. Это Марианна ему голову задурила: любовь, любовь. Вот он от этой любви и назначил от себя алименты ее второму мужу. Страшно кому-нибудь такое сказать, не то что стыдно.
Шла, шла, дошла до калитки своей дачи и повернула обратно. Какое сердоликовое ожерелье?! Еще год назад Марианна подарила его на день рождения матери. И платья, если даже возьмут в комиссионку, никто там их не купит. Пусть будет как будет. Нужна ему жена, вот пусть и соображает, в чем ей появляться на приемах.
Вечером она сидела в городской квартире и ждала звонка. Позвонила Файка.
— Ну что?
— Убавь скорость, — ответила Оля, — и повесь трубку, не занимай телефон.
Файка повесила трубку, минут через двадцать раздался звонок, которого она ждала.
— Оля? Добрый вечер.
— Здравствуйте, Игорь Сергеевич.
— По телефону, Оля, легче, но не проще. Вы, наверное, не поверите, если я скажу, что мне трудно вести с вами этот разговор.
— Я вас слушаю.
— Вот видите, вам легче. Вы слушаете, а я должен сдвинуть с места словесную глыбу, задать вам вопрос, от которого сегодня страдает самолюбие, а завтра может рухнуть моя карьера.