«А не скажете, товарищ капитан, где построен ваш теплоход?»
«В ГДР, в городе Варнемюнде».
«Как интересно. А если, допустим, океан, он поплывет?»
«Теплоход построен по классу регистра нашей страны для озерного и прибрежного морского плавания».
«Кто бы мог подумать! А скажите, мы быстро плывем?»
«Днем двадцать семь километров в час. Помогает течение. Идем вниз по течению».
«Вы не ошибаетесь? Так медленно?»
Вот такого бы старичка да свести с бабушкой, пусть бы задавали друг другу вопросы. Но где его возьмешь, да и бабушка с норовом, не с каждым станет разговаривать.
На рассвете, когда капитан уступил свое место Зинченко, третий штурман Велихов, покидавший вместе с ним вахту, сказал:
— Пригласите на чаек, Адам Васильевич.
— Приглашаю.
Велихова он любил, хотя, бывает, за ночь они и слова не скажут друг другу. Зато уж, когда возникал у них разговор, он никогда не бывал пустым. Адам Васильевич ценил самостоятельные суждения парня. И Велихов по-особому к нему относился, не забывал, что капитан вытащил его из матросов, назначил третьим штурманом, а когда в отделе кадров придрались, где аттестат об окончании речного училища, отстоял. Все так складывалось с самого начала — чуть какая заминка или трудность у капитана — рядом Велихов. Однажды команда сошла на берег, а капитан остался. Велихов постоял, подумал и тоже остался. И вдруг приказ из диспетчерского пункта: «Минску» срочно очистить причал, перейти на другое место». Вот тут Велихов себя показал: двигатели запустил и вообще действовал так, хоть аттестуй его с ходу на главного механика или первого штурмана.
— Я бабушку вашу проведать хочу, — сказал Велихов, — проснулась она, как думаете?
— Разбудим, если спит.
Велихов остановился, замялся.
— Строгий вы с ней чересчур, Адам Васильевич. Старенькая ведь, надо бы с ней поласковей.
— Это я так, не спит она. И чайник у нее уже готов. Пошли, пошли. А насчет «старенькая», вы ее не идеализируйте. Она к ласковым словам подозрительна.
Бабушка кольнула Велихова взглядом, но поставила на стол третий стакан в подстаканнике. Потом повнимательней вгляделась в штурмана и подобрела.
— Бери масло, колбасу, сирота, ешь, не стесняйся.
Велихов поперхнулся.
— Откуда вы знаете, что сирота?
И Адам Васильевич удивился, в анкете Велихова было написано, что родители у него колхозники.
— Кукушка на хвосте принесла, — бабушка была довольна, что не подвела ее проницательность, — ешь, дитятко, ты ведь их всех тут помоложе, они уже свое отъели, им уже чем меньше еды, тем лучше, а тебе она вся на пользу.
Адам Васильевич взглянул на Велихова: а ведь правда сирота.
Велихов пил чай, вытащив стакан из подстаканника, мизинец держал на отлете, и этот мизинец всегда не нравился капитану. Говорил ему не раз: прижимай палец, некрасиво, некультурно. Послушный и восприимчивый Велихов с пальцем справиться не мог и подстричься как следует не умел, даже в лучшей парикмахерской его выстригали, как овцу. И еще у него была привычка втягивать носом воздух, когда волновался, независимо от чего, от обиды или похвалы. И сейчас Велихов, от слов бабушки разволновался.
— Я к вам по серьезному вопросу. — Велихов засунул стакан в подстаканник, втянул носом воздух, потом подул вверх, от чего волосы на лбу пошли веером. — Одни работают, хоть суши их после вахты на веревке, а другие прохлаждаются.
— Конкретно.
— Таисия — директор ресторана — она же пухнет от безделья. И доктор Гурьев. Кого он лечит? В библиотеке три с половиной книжки, читать нечего, учета никакого, а катается туда-обратно библиотекарь. Видели, какую на этот рейс дали? Просто на роль возлюбленной Брагина. Лилей зовут.
Адам Васильевич не стал объяснять, что директор ресторана, доктор и библиотекарь не по их ведомству кадры. Велихов не хуже его знал, что для команды главное — содержание судна в отличном состоянии, а также выполнение плана перевозок пассажиров.
— Что же предлагаете? — сухо спросил Адам Васильевич.
— Пусть Таисия, Гурьев и эта новенькая Лиля в свободное от работы время участвуют в уборке судна. Пусть ночью работают, если днем для них унизительно, а днем спят.