На экране про любовь. Он — физик. Она — стюардесса. Оба любят друг друга, но почему-то не женятся. В конце фильма стюардесса погибает в авиационной катастрофе. Вика выходит из зала в толпе притихших, со следами страдания на лицах людей.
— Как любили друг друга, — говорит Вике полная женщина, идущая рядом, — бывает же на свете такая любовь.
— Никто никого не любил. — Вика зла на весь мир.
Женщина останавливается и с изумлением глядит на нее.
— Как это не любил? Помните, она пришла к этому физику, а у него на полу шкура белого медведя… Она его так любила, что ее любовь распространялась даже на эту шкуру.
— Он пижон, ваш физик, — громко говорит Вика, не замечая, что вокруг собираются люди, — шкура белого медведя на полу должна быть у охотника, а он не охотник.
— А купить шкуру разве нельзя? — спрашивает ее чей-то скрипучий голос.
— Он и купил, — отвечает Вика, выбираясь из толпы, — но ничего хорошего из этого не получилось.
Кто-то печально говорит ей вслед:
— И все они считают себя, между прочим, умней всех.
У двери Красильниковых ее ждет кот Мавр. Вика отшвыривает его ногой и на этот раз первая шагает в дверь.
— Ты не возражаешь, если мы сегодня будем обедать на кухне? — спрашивает Клара Леонтьевна. — Сергей Платонович уже поел и сейчас отдыхает.
Вика соглашается.
— Конечно, что за вопрос! — Она решила, что больше не будет стесняться и жевать с закрытым ртом.
Клара Леонтьевна ставит на стол фарфоровую супницу с бульоном.
— Очень красивая ваза, — говорит Вика, — сразу видно, что старинная.
Клара собирает губы в узелок и моргает, как будто Вика сказала что-то непристойное.
— Это супница, — говорит она скорбно.
Вика поднимает на нее глаза и спрашивает надменным голосом:
— Вы в этом уверены?
Клара теряет дар речи: если уж она что знает, то знает наверняка.
— Ты удивляешь меня сегодня, — говорит она Вике, — у тебя какой-то агрессивный тон. У тебя неприятности?
— Неприятности, — отвечает Вика, — всегда со мной. Но теперь я решила не прятаться от них. Понимаете?
Клара ничего не понимает, но на всякий случай говорит:
— Да, да, прятаться не стоит.
Через час Вика увидела из окна Толика с пятого этажа. Он шел по двору с рюкзаком в руке. Ремни рюкзака тащились по асфальту, ворот рубашки расстегнут, и даже издали было видно, как он загорел и похудел. Вика крикнула ему из окна:
— Толик, у тебя кончилась практика?
Толик остановился и помахал Вике рукой.
— Привет, мадонна!
Вика подождала, пока он взберется на свой этаж, и позвонила по телефону.
— Ну, какие новости? — спросил он.
— Ты новенький.
— Ну ладно, я через полчасика загляну.
И не заглянул. Прошагал по двору в голубой нейлоновой рубашке. Вика обиделась и сказала шепотом, глядя вслед: «По походке видно, что бездарь».
Он позвонил вечером.
— Мадонна, можешь меня поздравить, я женился.
— Ты ее любишь?
Толик замолчал, потом спросил сердито:
— А тебе не кажется, что ты окончательно обнаглела?
Вика похолодела от обиды, но тут же взяла себя в руки и злорадно хихикнула.
— Бедненький, женился по расчету.
— Я женился по любви, — холодно сказал Толик, — а тебя прошу больше не звонить.
— Очень надо. — Она вздрогнула, как от пощечины, и покраснела, но Толик этого не видел.
— Эй ты! — крикнула Вика. — Она тебя не любит! Ты урод и болван. У тебя лицо затерто, как крыльцо, а руки и ноги как вареные макароны…
Толик не дослушал, бросил трубку, и Вика заплакала.
Пришла с работы Антонина.
— Сейчас и я вижу, что ты похожа на мадонну, — сказала она, — что-то в твоем лице есть страдальческое.
— Я плакала, — ответила Вика, — приехал Толик, и мы поругались по телефону.
Антонина садится в кресло, раскрывает папку и уныло глядит на листы с цифрами.
— Квартальный отчет? — спрашивает Вика.
Антонина вздыхает. Вика смотрит на нее, хочет спросить: «Опять завернули на доработку?» — и боится.
— Антошка, — говорит она тихо, — почему так трудно жить?
— Тебе? — В голосе Антонины усталость и насмешка.
— Мне.
— Везде суешься, — говорит Антонина, — всех сбиваешь с толку, а потом жалуешься.
— А как жить, если никуда не соваться?
— Просто живи, — говорит Антонина, — радуйся, что каникулы, никаких забот, и живи себе.
Вика идет на кухню, ставит чайник, потом садится за стол и сочиняет вслух письмо: «Здравствуй, папа. Сон тебе приснился правильный. Я на самом деле хотела стать Вандой, другим человеком, да ничего не получилось. Репейник сдеру с макушки, как ты советовал, постепенно. А то ходишь и за всех цепляешься…»