— И они проголосовали за Валдай. Подняли руки, и ни одна из них не дрогнула.
— Никто ничего не поднимал, — сказала Катерина, — голосовали тайно. Раздали бумажки. Каждый должен был поставить знак — плюс или минус. Был только один плюс.
Я глянула в лицо Катерине и впервые поняла, что такое каменное лицо — таким оно стало твердым и серым.
— Вот и все, — сказала Катерина, — и больше не рви мне сердце.
«Это мне нельзя рвать сердце, — могла бы сказать я, — это мне после болезни грозит осложнение», но сказала другое:
— Я тоже уйду от вас.
— От меня? — спросила Катерина.
— От всех. Чей же это был плюс?
Зазвенел звонок, и Катерина не ответила, вошла в учительскую. А я пошла к двери своего класса. Учитель истории, чей урок сейчас должен был быть, никогда не торопился в класс вместе со звонком. У меня было несколько минут, и я подошла к учительскому столу.
— Степанчикова, — сказала я, — выйди к доске!
Ритка послала мне испуганный взгляд, но не двинулась с места.
— Зайцева, — продолжала я, — ты тоже выйди.
И Зайцева не шевельнулась.
— Человек не всегда звучит гордо, — сказала я, — иногда он звучит с большим вопросительным знаком. Но я не о вас, я о Гуркине. Я знаю, кто тот единственный, кто проголосовал за него. Я знаю даже больше: вы бы все сейчас за него проголосовали. Потому что вы все равно никогда не поедете на Валдай. Там ведь из-за каждого куста будет глядеть на вас Гуркин. И вообще к тому времени, когда настанет лето, вас эта история до того изжует, что каждому можно будет опасаться осложнения на сердце. А Гуркин закончит ПТУ, потом институт и всю жизнь будет хохотать над вашими минусами. А Зайцева получит аттестат, выйдет замуж и всю жизнь будет вспоминать свой плюс как золотую медаль…
— Уж, замуж, невтерпеж! — крикнул кто-то с задней парты, кажется, Храмов.
И надо же, чтобы на этой реплике в класс вошел историк.
— Кто тут собрался замуж? — спросил он и с удивлением поглядел на меня у стола. — Иванникова, вы уже здоровы?
— Да.
— Тогда, раз вы уже вышли к доске, может, будете отвечать урок?
— Буду.
Я поглядела вперед и увидела благодарные глаза Зайцевой. Наверное, она не знала урока, и я ее спасла.
МАШЕНЬКА
Маше шесть лет. А старому пианино, которое стоит в ее комнате, раз в десять больше. Оно тускло-черного цвета, в царапинах и туманных пятнах. Два бронзовых подсвечника торчат как рога. Если отступить назад и сощурить глаза, пианино станет похожим на морду сказочной коровы — много белых зубов и желтые рожки.
У Маши ноги не достают до педалей, поэтому, чтобы звуки связались и загудели, Маше надо слезть со стула, уткнуться лбом в черную доску между подсвечниками и, поймав подошвой скользкую лапку педали, нажать на нее изо всех сил. Вот так, стоя на одной ноге, уткнувшись лбом в прохладную доску, она играет, и локти у нее колышутся.
— Маша, — слышится из соседней комнаты бабушкин голос, — оставь в покое педаль.
Бабушка все видит, не заходя в комнату. Голос у нее строгий.
— Локти, — кричит она, — почему повесила локти? Ну-ка кисть пампушкой и нос подальше от клавишей.
Маша залезает на стул, откидывает голову и смотрит на серого зайца в очках, который сидит на пианино. Зайца прислала мама из Сибири, из города Томска. Очки сделал из проволоки Юра. В этих очках заяц похож на человека, который хочет что-то вспомнить и не может.
— Занимайся, — командует бабушкин голос, — скоро придут Полонские.
Полонские приходят в четыре часа. Их двое. Ермолай — Машин одногодок и его сестра семиклассница Галя. Бабушка готовит Ермолая в музыкальную школу. Знакомым она говорит: «У Ермолая — абсолютный слух. Когда отрастут пальцы и станет крепкой кисть руки, он покажет себя. Таких, как Ермолай, на три тысячи один ребенок». У Маши бабушка спрашивает:
— Тебе нравится имя Ермолай?
Маша думает и отвечает:
— Не очень.
Полонские приходят, и бабушка выпроваживает Машу во двор. Раньше она заставляла ее сидеть в углу на стуле и слушать, как играет Ермолай. Маша всегда спокойно сидела и слушала, но однажды неизвестно почему вдруг стала раскачиваться и подвывать. Бабушка рассердилась, поставила ее в угол, но и там Маша продолжала выть.
С тех пор она встречается с Полонскими в прихожей. Они входят — Маша уходит. Сестра Ермолая Галя делает вид, что не замечает Машу, и Ермолай, подражая ей, глядит в сторону.
Маша выходит во двор и видит двух братьев-близнецов Васю и Тошу, пенсионера Цыплакова на скамейке и рядом его большую черную собаку. Близнецы кричат ей: