— Я не сплю, — отозвался Виктор Максимович.
Пока одевался, умывался, водил по щекам электрической бритвой, в нем неотступно жило ощущение, что попал он вчера в западню и ни сегодня, никогда уже ему из нее не выбраться. Жил-жил на своей даче со своей семьей, и вдруг капкан защелкнулся, и спасения ждать неоткуда. Конечно, Тосик — идиот, и молодые свиньи, что орут по утрам, в сравнении с ним — небесные создания. Как-нибудь визит Тосика с его дамой сердца он постарается пережить, но Вера сказала: «Еще можно предотвратить», и эти слова Виктора Максимовича обеспокоили. Что предотвратить?
Он вышел на террасу, одетый не по-воскресному, в брюках, в которых ездил на работу, и в рубашке, которую никогда не надевал на даче. Все было готово к завтраку, даже самовар, который обычно наливал и включал он, уже стоял на столе. Виктор Максимович с облегчением отметил, что Тосик и его дама отсутствуют, значит, уехали, не дожидаясь завтрака.
— А где самое старшее и самое младшее поколение? — спросил он, стараясь не выдать голосом свою обеспокоенность.
Вопрос касался младшей дочери Майки и тещи, матери Леоноры.
— Ешь, — сказала Вера, — Майка уехала к Анне Сергеевне. Решила открыть ей глаза на нас и на этого негодяя.
Леонора бросила вилку, которую только что взяла, и срывающимся голосом сказала:
— Вера, не смей! Этого не может быть, это невозможно!
— Невозможно, потому что мы этого не хотим. — Вере, похоже, нравилось, что мать в отчаянии. — Я знаю точно, она поехала к ней.
И тогда Леонора закричала:
— Мама! Мама!
Но теща не отозвалась. Как вчера вечером покинула стол, когда на пороге появился Тосик со своей спутницей, так больше ее не видели. Не дождавшись отклика, Леонора отправилась в комнату матери, и Виктор Максимович, рассерженный на старшую дочь, хмуро спросил:
— Как все это понимать?
Вера торжествовала, в глазах насмешка, руки сложены на груди.
— А тут и понимать нечего, — медленно произнесла она, — если у нас никаких моральных принципов, то кое у кого они есть, в частности у Майки.
Виктор Максимович уставился в чашку с чаем, сказал, не поднимая глаз:
— Уверен, Майка сама бы до этого не додумалась, боюсь, что тут не обошлось без тебя.
— Не бойся. Я ее отговаривала. Я бы ее не пустила, но прозевала момент, и она ушмыгнула.
Старшая дочь перешла на третий курс автодорожного института. Приехала на субботу и воскресенье из колхоза, где работала на стройке, приехала постирать бельишко, помыться и угодила в эту, если можно ее так назвать, «историю». Виктор Максимович не любил сейчас свою старшую дочь. Все вместе смалодушничали, растерялись, а потом клюнули на дары Тосика, и теперь вот дети — отдельно, родители — отдельно, и дети судят родителей. Теща его не волновала. Та, как всегда, блеснула мудростью: поднялась из-за стола, как только разглядела Тосика и его даму, и уплыла с террасы.
— Не стоит на меня так глядеть, — сказал он Вере, — лучше погляди на себя в зеркало, полюбуйся, как выглядят борцы за правое семейное дело.
На террасе в сопровождении Леоноры появилась теща. Величественная старуха, первый приз, если бы у восьмидесятилетних проводились конкурсы красоты. Большое смуглое лицо без морщин, морщины сползли на шею и прячутся в высоком кружевном воротничке, похожие на янтари глаза, над которыми вразлет черные брови. Леонора ничего от нее не взяла, стояла рядом с ней кругленькая, простенькая, с раздражавшим сейчас Виктора Максимовича вопросом в глазах.
Он поднялся, намереваясь покинуть стол.
— Все разбирательства, возмущения, приговоры — без меня.
Нельзя было терять ни минуты, надо срочно ехать в город. Он все объяснит Анне Сергеевне, и вообще хотелось поскорей покинуть дачу, отмежеваться от вчерашнего застолья, стереть воспоминания, как Леонора в потемках ходила в сторожку, подметала там, а он стоял с фонарем на крыльце подвыпивший и глядел, как баран, на звезды, довольный собой и жизнью.
— Не спеши, — остановила его теща, — нам надо поговорить.
— На запретную тему? — спросил он, возвращаясь на свое место и вновь ощущая, что западня держит.
Теща расположилась в своем кресле, протянула Леоноре чашку и перевела ясный, незамутненный старостью взор на зятя.
— Объясни, пожалуйста, что ты имеешь в виду под «запретной темой»?
— Ничего не имею. Только одно могу заявить присутствующим, что слова, сколько их здесь ни будет сказано, ничего уже не изменят. Что случилось, то случилось, и сейчас надо исправить то, что можно.
— Я в этом не уверена, — сказала теща. Она чопорно отпивала чай из чашечки, который подала ей Леонора, и вглядывалась, то поднимая, то опуская брови, в свое отражение на самоваре. Виктор Максимович давно заметил, что теща прибегает к этому занятию, когда взволнована или негодует. — Дело в том, Виктор, что в жизни нельзя придерживаться полузакона: быть немножко честным и одновременно немножко подлецом.