— Папа, — он не заметил, как в прихожей появилась Майка, — ты на машине? Забери меня, когда поедешь на дачу.
— Собирайся, — сказал он дочери, — и ты, Зойка, тоже. Июль, жара, воскресенье, все люди за городом, а она, видите ли, двери вздумала красить.
ЕСЛИ ЛЮБИШЬ — ТО ЛЮБИ
Виталий Васильевич Иванов вдруг неожиданно для себя в один ноябрьский обыкновенный день влюбился в артистку балета Борисову, которая жила в одном доме с ним. Виталий Васильевич жил в первом подъезде на третьем этаже, а Борисова на втором этаже в четвертом подъезде. Дом был новый, его заселили всего полгода назад, в нем было пять этажей и четыре подъезда.
Виталий Васильевич, до того как влюбился, видел Борисову несколько раз. В первый раз, проводив Борисову взглядом, удивился ее странной походке, подумал, что у нее неладно с ногами. Такая молодая, красивая, а, должно быть, не иначе как в детстве перенесла полиомиелит. Во второй раз он неодобрительно отнесся к тому, что в дождь шла она в дорогой заграничной шубе без зонтика. Шуба была легкая, синтетическая, ни черта ей, наверное, от дождя не делалось, но все же в этом Виталий Васильевич увидел легкомыслие и про себя осудил Борисову. В третий раз она сама заговорила с ним, спросила, не знает ли он, где тут поблизости химчистка. Виталий Васильевич ответил, что не знает, и тогда Борисова улыбнулась и сказала:
— Я раньше жила в центре. А здесь я как в темном лесу.
На что Виталий Васильевич ответил:
— Зато в этом темном лесу квартира наверняка не в пример той, что осталась в центре.
Борисова, не отводя от него глаз, до странного откровенно призналась:
— Та квартира осталась мужу и его матери, так что квартиры как не было.
После такого признания Виталий Васильевич смутился и сквозь смущение разглядел, что у его соседки по дому ослепительно красивое лицо. У нее были длинные, жирно накрашенные ресницы, чего Виталий Васильевич вообще-то в женщинах не любил, и рот тоже аккуратно и густо намазан бледно-розовой помадой. Но зато эти глаза и рот будто специально были накрашены для того, чтобы подчеркнуть, какой необыкновенный у нее ясный лоб, какие свежие матовые, без следов пудры, щеки, нос и подбородок. Она была в тот день в другой шубе — из голубой синтетики, и, когда запахнула полы, обходя от Виталия Васильевича, на том месте, где она стояла, словно что-то осталось. Это был запах не духов, а иной, незнакомой Виталию Васильевичу жизни, запах изящества.
Но Виталий Васильевич влюбился не в тот момент, а неделей позже, когда узнал, что Борисова балерина. И не просто балерина, каких в театре больше сотни, а прима, солистка.
Когда человек внезапно и безнадежно влюбляется, его чаще всего посещает одно из трех состояний.
Первое: увидев в газете или в журнале лирические стихи, он, проверив, что рядом никого нет, читает эти стихи вслух. Каждый поэтический образ проходит по нему, как электричество по проводу, и он, не понимая, что с ним происходит, тянется осветить еще чье-нибудь существование. Он набирает номер и говорит приятелю: «Я тебя не оторвал? Ты не очень занят? Послушай, какие стихи я сейчас тебе прочитаю…» Глупый толстокожий приятель советует: «Не пей в будни, совсем спятишь». Умный и совестливый сочувствует: «Слушай, ты это… никак влюбился. Надо же…»
Второе состояние — когда человек пребывает в длительном одиночестве и у него есть проигрыватель. Он ставит пластинку с песней о том, что «тебя здесь нет», одну из тех, которая еще вчера раздражала своей наивностью, и слушает ее семь, восемь, четырнадцать раз подряд, и надрывает сердце вместе с певцом, и утешается, что не только ему одному так приходится, но и еще многим. Конечно, многим, если написали и пустили по свету такую песню.
Третье состояние самое универсальное, оно подходит всем. Человек надевает плащ или пальто и выходит из дома. Шагает по улочкам и улицам без всякого маршрута и цели, иногда его прибивает к парку культуры или кинотеатру, он задумчиво рассматривает толпы людей и думает о том, что у каждого своя жизнь, свои желания, свои надежды, только по внешнему виду нипочем не догадаться, у кого какие.
Виталий Васильевич надел плащ и вышел из дома. Любовь гудела у него в груди, туманила голову, тоской и жалостью сжимала сердце. Виталий Васильевич шел деловым шагом, придерживая рукой отвороты плаща и тем спасаясь от осеннего ветра, и думал о том, что прожил свою долгую жизнь не так и не с той.