Он вспомнил этот борщ. И зеленую четырехлитровую кастрюлю, что дала ему хозяйка, у которой они снимали комнату.
Борисова поднялась из-за стола и вышла в коридор. Воспоминания о зеленой кастрюле оскорбили ее.
— Лена, — сказал Виталий Васильевич жене, — я не хочу тебе врать, но у меня нет другого выхода. Мне надо сейчас уйти.
— Иди, — сказала жена, и глаза ее потемнели уже от настоящей ревности, — но если ты думаешь, что я буду сидеть и ждать тебя, то в этом ты глубоко ошибаешься. Я тоже уйду.
— Куда? — с досадой спросил Виталий Васильевич. — Ну что ты такое говоришь, куда ты уйдешь?
— Туда же, — ответила жена, закрывая лицо, чтобы он не видел ее слез, — в другую сторону, но туда же, куда и ты.
И тут Виталий Васильевич совершил самую непоправимую в этой истории ошибку.
— Кому ты нужна? — спросил он и сам себе ответил: — Никому ты уже не нужна.
Жена отняла руки от лица, слезы в одну секунду высохли, она вскинула голову и пошла к вешалке.
Из дома они вышли вместе, но потом каждый пошел своей собственной дорогой. Виталий Васильевич покружил по улицам, поразговаривал с Борисовой, потом спросил у себя:
«А не сходишь ли ты с ума, бедный Виталий Васильевич?»
«Вряд ли. Просто я долгие годы жил на одном месте, а потом переехал в новый дом».
«И в этом новом доме к тебе пришли новые желания?»
«Эти желания стары как мир. Просто на новом месте они проснулись во мне. Я вспомнил, что у человека должны работать не только голова, руки, ноги, но и душа».
«В чем же выражается работа души? Что она должна делать?
«Любить».
«Бедный, несчастный Виталий Васильевич, что же она так поздно спохватилась, твоя душа, пусть бы уж отдыхала до конца, не приносила страданий».
«Я не страдаю, я думаю».
«Ты думаешь о Борисовой? О ее красоте и молодости?»
«Нет. Надо иметь великую душу, чтобы любить без всякой надежды, или, на худой конец, надо быть великим человеком, чтобы в мои годы добиваться взаимности у Борисовой».
«Так чего же ты маешься?»
«Жалко».
«Чего?»
«Что душа так долго не работала. А потом отомстила, включилась на самую полную скорость».
«А если бы она не выключалась, работала все эти долгие годы?»
«Тогда бы я любил свою жену. Каждый день, все тридцать лет».
«Фантастика. Тогда бы жизнь пролетела, как один день».
«Один счастливый день — это много».
Виталий Васильевич повернул обратно. Шел темными улицами и чувствовал, как шаг его становится легким, а дыхание глубоким. Надо каждый вечер перед сном гулять, думал он. И, может быть, действительно в этом году поехать пораньше в отпуск. Надо только взять у Лены расписку, что она не станет с санаторскими старухами убивать вечера за преферансом, а будет ходить с ним по улицам, по берегу моря. Они будут говорить друг с другом, много говорить, перебивая друг друга. И однажды жена посмотрит на него, и в глазах ее вспыхнет глубокий свет. Он не скажет ей, откуда этот свет. Она и не поверит, если он скажет, что это пробудилась ее душа и ждет работы.
У своего подъезда Виталий Васильевич неожиданно и в самом деле встретился с Борисовой. Она стояла в свете уличного фонаря, и ее голубая синтетическая шубка поблескивала серебряными искрами. Виталий Васильевич, увидев ее, остолбенел и в этом своем состоянии спросил нарочито весело:
— Ну что химчистка? Нашли вы наконец ее местопребывание?
Борисова вгляделась в него, узнала и ответила:
— Нашла. Это довольно далеко. Вам дать адрес?
— Мерси, — поблагодарил Виталий Васильевич, — мерси, не стоит беспокоиться.
Он понимал, что говорит глупо, но ничего с собой поделать не мог, его заносило дальше.
— Очень странная жизнь, — говорил он Борисовой, — люди живут в одном доме, а общения нет. Как вы посмотрите на то, что я приглашу вас сейчас на торт? Мы с женой купили сегодня торт, съели по кусочку, но как-то, понимаете, было обыденно.
— Я приду, — согласилась Борисова, — через полчасика. Переоденусь и приду.
— Весьма будем обязаны, — Виталий Васильевич поклонился, — подъезд этот, а квартира — десятая.
Борисова пошла к себе, а Виталий Васильевич задрал голову вверх. Окна были темны. «Вернулась домой, выбросила торт в мусоропровод, лежит на застеленной кровати и плачет», — холодея, подумал он.
Жены дома не оказалось. Виталий Васильевич зажег свет и убедился, что жена так и не возвращалась. Торт лежал на блюде, розовые цветы и завитки излучали радость и покой. Такой обманчивый флаг иногда выбрасывает беда. Через несколько минут явится Борисова, они сядут за стол, и тут своим ключом откроет дверь жена. Она вернется. Если у человека есть дом, он возвращается домой.