Христианская церковь дозволяла это представление, поскольку, внушая людям страх смерти, оно укрепляло религиозные чувства. Особенное распространение «Пляска смерти» получила перед наступлением тысячного года от Рождества Христова, когда вся христианская Европа ожидала конца света. Люди продавали свое имущество, покидали дома и уходили в монастыри, чтобы молитвой и покаянием очистить души и подготовиться к Страшному суду…
– Постойте, постойте! – снова прервал Старыгина инспектор. – Вы говорите, что представление было это. Однако здесь мы книгу видим, при чем представление здесь?..
– Совершенно верно, – кивнул Дмитрий Алексеевич. – Первоначально, как я уже сказал, «Пляска смерти» была ярмарочным представлением. Позднее ее стали изображать в скульптурном виде на кладбищенских и церковных оградах. Весьма известна «Пляска смерти» на стене парижского кладбища «Невинноубиенных младенцев». Затем этот сюжет стали изображать в живописи и скульптуре, на коврах и гобеленах, а когда в пятнадцатом веке изобрели книгопечатание, «Пляска смерти» стала популярным книжным сюжетом. Обычно ее изображали в виде вереницы человеческих фигур, от папы римского до простого крестьянина, которые танцуют под музыку флейтиста или волынщика, чередуясь с закутанными в саван скелетами. В книгах эту цепочку танцоров обычно разбивали на пары, сопровождая каждую пару нравоучительными виршами соответствующего содержания, говорящими о тщете и суетности всего земного и неизбежности смерти…
Старыгин оседлал своего конька и готов был говорить очень долго, как будто находился на институтской кафедре перед внимательными и заинтересованными студентами, старательно записывающими каждое его слово, но в разгар своей лекции он перехватил взгляд инспектора и смущенно осекся:
– В общем, эта книга – из того же разряда.
– А та «Пляска смерти», которая у нас в церкви Нигулисте расположена?
– Ну да, и это тоже… – пробормотал Дмитрий Алексеевич. – Сейчас в Европе сохранилось очень мало произведений на этот сюжет, большинство погибло во время войн и революций, таллиннская «Пляска», похоже, единственная хорошо сохранившаяся…
– Да, это большая редкость… – закивал инспектор. – Но эта книга… вы говорите, что таких издавалось много?
– Издавалось-то много, да сохранилось до наших дней очень мало! Вы только представьте, сколько войн, эпидемий, бунтов прокатилось по Европе за пятьсот лет, прошедших со времени ее издания! Удивительно, что хотя бы один экземпляр сохранился…
– Интересное совпадение… – протянул инспектор. – Одна картина сохранилась в Таллинне, и одна книга – тоже в Таллинне. Что бы значило совпадение такое?
– Ну, уж это вам виднее, вы ведь у нас полицейский! – Старыгин усмехнулся и развел руками. – Да, вот еще что я хотел спросить: как был убит профессор Саар?
– Удар узким лезвием в сердце, – ответил инспектор, невольно понизив голос.
– Ку де грас… – пробормотал Старыгин.
– Что, простите? – переспросил инспектор.
– Так называемый удар милосердия, – пояснил Дмитрий Алексеевич. – Так называли в Средние века удар в сердце узким острым стилетом, который должен был прекратить мучения тяжело раненного противника. Для этого предназначался специальный стилет с трехгранным лезвием, мизерикорд, или мизерикордия, который мог проникать в сочленения рыцарских доспехов.
– Интересно… – Инспектор сделал какую-то пометку в своем блокноте. – Надо будет спросить у медицинского эксперта, какова форма оружия, которым убили профессора.
– Да, спросите… – Старыгин поднял взгляд. – А я в свою очередь хочу спросить у вас, могу ли я уехать. У меня, знаете ли, много дел, и больше нет причин задерживаться здесь.
– Да, вы можете уехать, – разрешил инспектор. – Я задал вам все вопросы и получил на них ответы, так что не вижу причин задерживать далее вас…
Вдруг к их столу подошел огромный бородатый человек в тяжелых армейских ботинках, потертой кожаной куртке и с повязанной вокруг головы черной банданой в черепах.
Хлопнув инспектора по плечу, он разразился длинной тирадой на эстонском.