А потому Золушка отклонилась, освободила рот от посторонних предметов и быстро закивала:
— Я согласна стараться! Я очень-очень согласна стараться! То есть, я согласна стараться очень-очень! — От переизбытка чувств она сильно сжала то, что сжимала в руке, то бишь, палку. — А как?..
— Аааа! — Волк не сдержался, когда нежная девичья ручка сильно сжала его нефритовый жезл. Пожалуй, действительно стоило взять дело в свои руки. То есть, нет, конечно. Он не собирался удовлетворять себя собственными руками, но кое-что всё-таки следовало взять в руки. Например, попку девочки. Или всё-таки девушки?
— Так, детка. Становись к брёвнышку, ноги шире плеч, нагнись и начинай думать о бале. О платье, о туфельках и ради всех Богов молчи и не мешай мне!
Пока дева покладисто выполняла его приказ, Волк поддерживал рабочее состояние органа размеренными движениями правой руки. Затем он примостился сзади неё, огладил аккуратную попку, внутреннюю сторону бёдер, чуть прилёг на неё и зашарил руками по всему телу, всё время возвращаясь к грудкам. Грудки были прелестные, упругие и как раз нужного размера. Нефритовый жезл Волка уютно покоился в промежности девы, чуть елозя туда сюда, но, пока ещё не заходя внутрь. Серый Волк был настроен дождаться явственной ответной реакции тела девчушки.
Волшебство такая странная штука, что простому человеку не понять. Золушка и не стала пробовать, а просто стала, как было сказано, и принялась усердно думать. Очень хотелось уточнить цвет платья, но фей строго-настрого приказал молчать и не мешать, и она послушно молчала, стараясь хотя бы думать как можно громче. Платье всё же хотелось голубое.
Фей не теряя времени начал работать над чудом и старательно ощупывал всё её тело, (чтобы определится с размерами для платья, видимо), особое внимание уделяя груди. От его действий становилось жарко, особенно в том месте, которого касалась волшебная палка. Золушка поёрзала, облизала пересохшие губки, сглотнула… Волшебство, оказывается, весьма странный, но очень приятный процесс. Вот только от этого странного тепла мысли о бале исчезли напрочь, а вдруг без этого не подействует?.. Девочка повернула голову, решив всё же уточнить этот момент, но руки фея творили что-то совсем уж невообразимое и она, начав: — А… — тут же выдохнула, — ах… - и осеклась, забыв, что вообще хотела.
Кончик нефритового жезла не просто заскользил, а, наконец, заскользил со смазкой и Волк понял, что пора. Зафиксировав руки на теле партнёрши, Волк сделал энергичное движение тазом и ворвался в глубины, не встретив преграды. Неожиданно? А вот бывают такие казусы.
Ещё более неожиданными оказались приближающиеся звуки треска сучьев и весёлая песенка Лесоруба. Волк отлично знал эти признаки беды и что может за ними воспоследовать. Со свистом выпустив сквозь зубы воздух и несколько энергичных эпитетов, мужчина выдернул мгновенно потерявший боевую форму член из недр девчушки и проявил не меньшую сноровку в скоростном одевании, чем Глашатай.
— А как же платье? И туфельки? И бал? — Успела вопросить Золушка, уже наученная горьким опытом.
— Завтра, приходи завтра на эту же полянку! — крикнуть Серый Волк, ныряя в ельник. — В полдень!
— Хочу голубое! — Всё-таки уточнила Золушка уже в пустоту. — И туфельки…
Уныло одевшись и чувствуя странное напряжение внизу живота, а также какое-то недовольство жизнью, гораздо более глубокое, чем обычно, Золушка решила больше не рыдать, а собрать наконец-то хворост и отнести его домой. Может быть, всё так не складывается именно из-за того, что порученное дело было не завершено? Солнце уже клонится к горизонту, а хворост всё ещё в лесу. И отец опять пропал. Ни стука топора, ни песни больше не слышно, а ведь мог бы и помочь дочери. Хотя бы хворост донести…
Резюме:
Любопытство не порок. Не порок и абсолютное послушание. Если, конечно, они ко всеобщему удовольствию. А вот постоянное и бдительное внимание родителей к тому, чем занято их чадо, хотя и ненавязчивое, а точнее неосознанное, ведёт к фрустрациям в мужском сообществе королевства. В конце концов, если у тебя нет ни голоса, ни слуха, не фиг петь. Причём так упорно не вовремя.
А что же маленькие девочки, заговоренные на абсолютное послушание? Что будет с ними? А вот придёт когда-нибудь Принц (Глашатай?), ну, или, на крайний случай, Серый Волк и снимет проклятие, и тогда всем мало не покажется… Завтра. На том же месте, в полдень.
Глава 10. О воздаянии за чужие грехи
Действующие лица:
Красная Шапка ,
Крёстная фея ,
Неопознанная Кобыла
Уверенность Шапки по мере приближения к домику бабушки всё более сменялась стыдом и страхом. Опоздала, хрен знает, на сколько, пирожки растрёпаны, да ещё плащ оказался порван. И когда она успела? Правда, она вообще едва его нашла, и то радость. Приди она к бабке голая, было бы гораздо хуже, хотя и на эти случаи оправдательная речь всегда крутилась в голове.
Дверь в сени была приоткрыта, но она всё равно постучалась. Вдруг это ловушка? А ухватом по заднице больно.
— Бабушка, это я, твоя внученька любимая. — Пролебезила Шапка, сплюнув в сторону от своей слащавости. Постояв еще минут десять, она решилась зайти внутрь, прикрываясь корзинкой словно щитом. Как-то грязновато, но в печке уютно трещат дрова, а посреди зала стояла бабушка, правда выглядела она не очень хорошо. Может, замаялась убирать бардак?
— Бабушка, а почему у тебя такое… удивленное лицо? — недоуменно спросила Шапка, не решаясь заключить её в объятия.
Как ни готовилась Фея к приходу крестницы, но та всё равно застала врасплох. Убийца пару минут, пока девушка недоумённо разглядывала кавардак в помещении, пыталась справиться со своим лицом. Оно у неё попеременно принимало выражение то искренней радости, граничащей с гримасой идиота, то искренней же озабоченности, больше похожей на панику, но, в конце концов, остановилось на выражении глубокой скорби и самого отборного сочувствия. Это выражение у Феи было отработано годами специально для родственников своих контрактников. Часто именно Фее приходилось сообщать наследникам о том, что они наконец-то дождались наследства!
К счастью, девушка и сама была чем-то сильно удручена, поскольку вообще приняла женщину за свою бабку. К слову сказать, выглядела крестница самым удивительным образом. Из-под любимого плащика с красным капюшончиком, сквозь дыры проглядывало голое тело. Сам капюшончик сполз с растрёпанной головы, а на лице крестницы блуждала шкодливая полуулыбка, глаза виновато бегали, и выглядела она как кошка, которая налопалась хозяйских сливок и теперь обречённо ждала наказания.
— Деточка, крепись! — Начала крёстная. — Мы все понесли большую утрату! С нами больше нет нашей дорогой… — Тут она запнулась, запамятовав имя бабки. Она так привыкла называть её про себя Старой Калошей, что из головы совершенно вылетело, как же её зовут на самом деле, а подпись под контрактом была на редкость неразборчива. Поэтому Фея решила скомкать конец торжественной речи. Она громко всхлипнула и продолжила вещать с другого места.
— Я сразу почуяла неладное. Когда, подходя к домику, увидела, как из него выбежал Серый Волк! Он так спешил, а руки у него были в крови. Он меня не заметил и скрылся в лесу, а я вошла в дом и увидела всё это. — С этими словами она широко обвела рукой комнату с останками бабки в центре и удивилась в очередной раз изменившейся картине. Больше не было ни водорослей, ни ручья, в луже крови на полу комнаты лежала груда мяса, в которой белели свежими изломами кости, а вокруг валялась опрокинутая мебель. К широко распахнутому окну с сорванными занавесками вели чёткие кровавые следы явно не мужского размера, но уже было поздно их затирать. Фея подумала, что тогда их нужно просто затоптать новыми следами и широко распахнув руки, стала приближаться к Шапке, чтоб заключить её в объятия и, если повезёт, повалить в лужу крови.
— Нашей дорогой кккого? — очень тихо переспросила девушка, проморгавшись. Нет, это была не её бабушка. То есть да, явно не молодка, кляча водовозная, одетая в уродливую хламиду из прошлого века, но не её Калоша. Тем временем незнакомая тётка продолжала голосить, каждой свое репликой заставляя Шапку моргать всё чаще.