В начале девяностых, когда он открыл первые магазины по продаже китайского ширпотреба, на него было совершено несколько неудачных покушений, но и это его не остановило, он открыл еще несколько в соседнем городе, когда в очередной раз раньше времени взорвалась его машина, а он отделался лишь легким испугом, к нему пришел молодой человек спортивного телосложения и смотря на него восхищенными глазами сказал что хочет работать на него, это был киллер нанятый убить его. Казалось Анатолий Анатольевич не боялся самой смерти, а всеми своими поступками откровенно смеялся ей в лицо.
Дела становились все масштабней, деяния смелее, а сам Гизурин богаче. Однако завод, директором которого он был, постепенно приходил в упадок, как и все в этом маленьком городке. Сам Анатолий Анатольевич относился к заводу как отжитому прошлому, с плохо скрываемой враждебностью, причины которой также были известны лишь ему самому, поэтому он был начисто лишен душевных терзаний по поводу его развала. Он брался за все, что приносило ему прибыль и давало ощущение внутреннего комфорта. Постепенно его состояние достигло очень внушительной суммы, и аппетиты росли. В ближайшее время, после драки его сына должна была состоятся очень крупная сделка, сулившая ему баснословную прибыль, ему посоветовали подстраховаться и на всякий случай вложиться в собственный пиар. В местных газетах на стали «неожиданно» печататься хвалебные статьи о Анатолии Анатольевиче, местный заброшенный парк при его непосредственном участии был облагорожен, отремонтированы несколько детских площадок, и прочие дела благотворительности бросающиеся в глаза местному населению. И вся эта шумиха с пьяной дракой в которой был виноват его сын, которую могли поднять его недоброжелатели, коих было достаточно, могла навредить столь ожидаемой им сделке.
10
В тот самый день, когда у Ивана была непродолжительная, но очень содержательная беседа с Анатолием Анатольевичем, ближе к вечеру, в то самое время, когда Солнце уже зашло, но еще одаривало своим светом этот меленький провинциальный городок, к дому Гизурина подошел невысокого роста, нетипично одетый для этой местности пожилой человек с тросточкой в левой руке. На шее у него был повязан яркий клетчатый шарф, который сразу привлекал к себе внимание прохожих, так что рассматривая шарф, никто даже не мог вспомнить лицо человека носившего его. Осмотревши высокий забор и массивную дверь входа, он поднял трость и нажал ей на кнопку звонка.
В доме Анатолия Анатольевича раздались ноты музыки, столь любимой его хозяином. Сам он в этот момент находился в своем кабинете и ничего не слышал, мельком вспоминая разговор с Иваном и просчитывая возможные последствия в случае, если дело пойдет не так, как задумал он. Когда он был еще глубоко погружен в свои мысли, в дверь его кабинета постучались.
– Да, – резко ответил хозяин.
На пороге показалась домработница:
– Анатолий Анатольевич, вас спрашивают, – робко доложила она.
–Кто?!
– Не знаю, он сказал что от Петра Петровича.
– От кого? – удивился Гизурин.
– От Петра Петровича.
Ничего не понимая, он недоверчиво смотрел на домработницу долго не отвечая. Наконец встав с кресла он прошелся по кабинету напряженно о чем-то размышляя, и лишь еле слышно даже для самого себя повторял:
– Петр Петрович, Петр Петрович, Петр Петрович… Зови, – после двухминутного размышления, почти выкрикнул он. – Че встала, зови, – уже бурно жестикулируя, гневно распорядился Анатолий Анатольевич. Домработница вздрогнув послушно кивнула и закрыла дверь кабинета снаружи. – Петр Петрович, Петр Петрович, по моему это тот самый…– усиленно что-то припоминая, продолжал шептать себе под нос Анатолий Анатольевич, расхаживая по кабинету пока в дверь не постучались. – Да, да войдите, – резко изменившись в лице, бодрым, приветливым голосом, почти пропел Гизурин.