Игорь Подберезский
ХОСЕ РИСАЛЬ
© Издательство «Молодая гвардия», 1985 г.
ПОСЛЕ ОТКРЫТИЯ
…16 марта 1521 года измученные моряки экспедиции Фернана Магеллана увидели на западе гористую землю. Это был остров Самáр, входящий в Висайский архипелаг, расположенный в центральной части Филиппинских островов. Рифы и мели помешали высадке, суда свернули к югу, и 17 марта первая группа испанцев высадилась на необитаемом островке Сулуáн. На другой день, 18 марта, произошла первая встреча испанцев с филиппинцами: привлеченные огнями костров, на Сулуан прибыли филиппинские рыбаки. Магеллан оделил их зеркалами, расческами и колокольчиками, специально припасенными для такого случая. По филиппинским понятиям, взять и ничего не дать взамен — значит признать себя подчиненной стороной, и изголодавшиеся спутники Магеллана получили рыбу, пальмовое вино и бананы. Эти дары и два ручейка родника пресной воды были спасением, и островок нарекли Ла агуáда де буэнос сеньáлес — Питьевая вода доброго предзнаменования; а все открытые земли — островами Святого Лазаря. Подлечив больных, экспедиция через неделю двинулась дальше и 28 марта высадилась на острове Лимасава, где была отслужена первая на Филиппинах месса, и эта дата отмечается как начало христианизации архипелага. Там же Магеллан и местный вождь заключили кровный союз: смешали свою кровь в пальмовом вине и выпили его. После мессы Магеллан продемонстрировал мощь огнестрельного оружия, а на закате дня на холме водрузил первый на Филиппинах крест, и открытые земли были торжественно объявлены владением испанского короля.
Затем экспедиция отправилась дальше, и 7 апреля достигла, острова Себу. Опять последовали встреча, демонстрация оружия, водружение креста, заключение кровного союза с вождем Хумабóном. Магеллан убедил его, что, приняв крещение, тот сможет рассчитывать на помощь европейцев в распространении своей власти. Хумабон согласился принять крещение и был наречен Карлосом. Хумабон-Карлос тут же потребовал, чтобы новые союзники помогли ему подчинить вождя Лáпу-Лáпу, жившего на соседнем острове Мактáн и, по филиппинскому обычаю, вечно враждовавшего с Себу. Новому подданному испанского короля следовало помочь, чтобы убедить всех в непобедимости европейского оружия.
Рано утром 27 апреля 60 испанцев во главе с Магелланом и столько же себуанцев высадились на Мактане. Их встретили полторы тысячи воинов, вооруженных копьями, щитами и луками. Еще на подходе к берегу испанцы дали залп из мушкетов, но расстояние было слишком велико и никто из мактанцев не пострадал. Оправившись от потрясения, вызванного грохотом выстрелов, они бросились на врага. Следующие залпы поразили немало мактанцев, но уже не смогли сдержать напор полуторатысячпой массы воинов. Раненный в ногу стрелой, Магеллан приказал отступать, и испанцы, сломав строй, беспорядочно бросились к шлюпкам. Магеллан с семью испанцами еще почти час бились на берегу, прикрывая отступление. «Признав в нем командира, — пишет спутник Магеллана, — многие из них бросились на него, дважды сбили с него шлем, но он стоял твердо, как подобает славному рыцарю, а с ним и еще некоторые. Так мы бились почти час, не отступая ни на шаг. Некий индеец бросил в лицо капитану бамбуковое копье, но капитан тут же пронзил его пикой, каковую оставил в тело индейца. Тогда он схватился за рукоять меча и хотел извлечь его, но вытащил только до половины, потому что тут же был ранен в руку бамбуковым копьем. Узрев это, туземцы бросились на него. Один из них ранил его в ногу широким кинжалом. Капитал упал лицом вниз, а они тут же окружили его и обрушили на него удары копий и кинжалов, и убили наше зерцало, наш светоч, нашего подлинного вождя…» Так описывает гибель Магеллана хронист экспедиции итальянец Пигафéтта. Ореол непобедимости испанцев был развеян, Хумабон-Карлос решил, что выгодней захватить корабли пришельцев, и 1 мая напал на них. Погибли еще 27 человек. Остатки экспедиции спешно покинули филиппинские воды.
Потоками крови отмечена первая встреча испанцев с филиппинцами, потоки крови были пролиты и позднее. Благодарное человечество сохранило память о подвиге Магеллана. Чтут его и филиппинцы — на месте гибели великого путешественника, принесшего на острова христианство, они воздвигли памятник. Но для них он был и жестоким конкистадором, первым поработителем, а потому неподалеку сооружен другой монумент — в честь вождя Лапу-Лапу, первого борца с поработителями. В камне увековечены два смертельных врага, и уже одно это свидетельствует о том, что в отношении филиппинцев к своей истории все далеко не просто.
Последовали еще три экспедиции на Филиппины, все три неудачные. Во время третьей из них, под командованием Руй Лóпеса де Вильялóбоса, острова Святого Лазаря были переименованы в Филиппины (в честь наследного принца Филиппа, будущего испанского короля Филиппа II), и название это сохранилось по сей день. Только в 1565 году испанцам удалось наконец закрепиться на островах.
Что же искали конкистадоры на далеком архипелаге? В XVI веке Испания была могущественнейшим государством. То было время, когда, по словам К. Маркса, ее влияние «безраздельно господствовало в Европе, когда пылкое воображение иберийцев ослепляли блестящие видения Эльдорадо, рыцарских подвигов и всемирной монархии»[1]. В ходе семивековой реконкисты — отвоевания у арабов захваченных ими испанских земель — сложился дух воинствующего католицизма, провозглашавшего, что весь мир должен быть приведен к покорности папе и обращен в католичество: завоевание и обращение полагалось одним и тем же богоугодным делом, одно оправдывалось другим. Испанцы считали себя избранным народом, призванным утвердить власть креста над всей землей.
Это свое призвание они воспринимали как зев бога, а когда люди убеждены, что их ведет бог, их трудно остановить. Никто в Испании не возражал против завоеваний, и лишь немногие осуждали крайности, которыми эти завоевания сопровождались. К числу последних принадлежал Бартолóме де лас Кáсас, который так говорил о своих соотечественниках — конкистадорах: «Более жестоких и безбожных скотов, более заклятых врагов рода человеческого еще не видала земля». Но и он не сомневался в праве Испании на захваты.
А они осуществлялись во имя «бога, короля и золота», и для многих на первом месте стояло золото. Эпоха Великих географических открытий была эпохой первоначального накопления капитала. Конкистадоры устремлялись на поиски новых земель в надежде найти там золото, но сама потребность в нем вызывалась развитием товарно-денежных отношений, требовавших все больше средств обмена. И золото не задерживалось в Испании — оно устремлялось туда, где капиталистические отношения, капиталистическое производство были более развитыми — в страны Нижней Европы, в Англию. Как горько заметил испанский историк, Испания служила лишь «мостом, через который проходили сокровища Америки, чтобы обогатить другие страны».
Далекие острова, отделенные от Испании двумя океанами (куда ни плыть — на запад или на восток), были небогаты. Жадные авантюристы искали золото или пряности, но ни того, ни другого не было там в сколько-нибудь значительных количествах. Их не устраивали прибыли, извлекаемые из труда филиппинцев. Конкистадоры на Филиппинах считали себя обделенными по сравнению с более удачливыми конкистадорами в Новом Свете. И они грабили, убивали непокорных. А монахи отпускали грехи. Служители культа хлынули на Филиппины целыми полчищами. Для умонастроения первых испанских поселенцев на Филиппинах показателен мемориал, который они в 1581 году, то есть через 16 лет после захвата островов, направили Филиппу II. В нем говорилось: «Мы служили во время завоевания и умиротворения этих островов. Мы служим и сейчас — кто 10 лет, кто 12, а кто и 15. Единственная субсидия, которую мы получили, была дана нам для снаряжения чиновниками казначейства вашего величества. Скоро она была истрачена на умиротворение туземцев, и нам пришлось грабить их и облагать разными повинностями, чтобы выжить, тем самым отягощая нашу совесть».