Рисаль пишет воспоминания только о своем первом увлечении — в будущем он уже не будет доверять бумаге свои чувства… У одного из «мушкетеров», Мариано Катигбака, есть сестра, которая учится вместе с сестрой Рисаля, Олимпией. Естественно, «капитан де Тревиль» и его верный «мушкетер» по воскресеньям вместе посещают «Колехио де ла Конкордиа», где живут в пансионате девушки. Взаимное влечение Хосе и Сегунды Катигбак, судя по записям Рисаля, возникает сразу же. Но жесткие требования света, к которому принадлежат молодые люди, позволяют им только обмениваться взглядами да внешне незначительными словами, получающими необычайную смысловую нагрузку, понятную только влюбленным. При первой встрече Хосе лишь вздыхает, краснеет и бледнеет, а его избранница украдкой бросает на него взоры. «Она не была красивейшей из женщин, — пишет Рисаль, — но я не встречал более очаровательной и привлекательной. Меня попросили нарисовать ее портрет, я отнекивался, ибо был смущен. В конце концов меня уговорили, и я изобразил ее. Потом я сел играть в шахматы, но играл невнимательно и проиграл — то ли оттого, что она отвлекала меня, то ли от смущения. Она то и дело поглядывала на меня, и я всякий раз краснел. Потом заговорили о романах, о литературе, и здесь я сумел поддержать разговор, не роняя себя в ее глазах».
Встречи продолжаются каждое воскресенье — Рисаль и Мариано Катигбак исправно появляются в Ла Конкордии, но всегда на людях. Апофеоз чувств здесь выражается в том, что Сегунда Катигбак преподносит Рисалю сделанную ею бумажную розу, но все должно выглядеть пристойно, а потому точно такую же розу она преподносит и брату. В обществе даже такие невинные на первый взгляд поступки легко расшифровываются: «Тем временем распространились слухи и сплетни о нашей любви как о деле несомненном. Везде я только и слышал разговоры о нашей любви, и, сказать правду, мы любили друг друга, хотя так и не объяснились, — но мы понимали взгляды…» Однажды дело чуть не доходит до объяснения: Рисаль заболевает и по выздоровлении первым делом навещает Сегунду. И здесь — в неизменном присутствии теток — между ними происходит такой разговор:
«— Вы были больны? — спросила она меня своим мелодичным голосом.
— Да, — ответил я, — но теперь я здоров благодаря вашей…
— О, — перебила она меня, — вчера я молилась за вас, я боялась за вас!
— Спасибо, — ответил я. — Но тогда я снова хочу заболеть — ведь только так вы можете вспомнить обо мне. Более того, даже смерть мне желанна.
— Но почему?! — воскликнула она. — Разве вы хотите умереть? Мне очень жаль…
И мы умолкли».
Родители Сегунды не возражают против брака дочери с Рисалем. Меркадо — через Олимпию — тоже в курсе дела и тоже считают Сегунду вполне подходящей партией для сына. Но теперь нужно определенное выражение намерений, и обе семьи ждут, когда Хосе объяснится. Сегунда отправляется на каникулы, путь ее лежит через Каламбу. Рисаль приезжает домой за день до ее отъезда из Манилы. Сестры и мать дружелюбно вышучивают его и желают успеха в таком серьезном деле. Он должен сделать официальное предложение, должен испросить согласие родителей Сегунды. Никто не видит никаких препятствий — дело фактически решено. Приходит известие, что семейство Катигбак проследует не через Каламбу, а через Биньян. Рисаль седлает лошадь и галопом мчится в Биньян. А там происходит неожиданное — дело кончается ничем, Рисаль так и не произносит ожидаемых слов. Вот как он сам описывает встречу с семейством Катигбак:
«Вдруг я услышал шум и поднял голову. Я увидел коляски и лошадей в облаке пыли. Сердце мое бешено забилось, я, должно быть, побледнел. Потом вернулся к своей лошади и стал ждать.
В первой коляске ехал отец С. и еще один сеньор. Ее отец пригласил меня в свой город, я поблагодарил. О, как бы я хотел поехать с ним! В следующем экипаже ехала С., ее сестра и другие девушки из Ла Конкордии. Улыбаясь, она поклонилась мне и помахала платочком, а я только снял шляпу и ничего не сказал. Увы! Такео мной всегда бывает в решительные минуты жизни. Язык мой, всегда болтливый, немеет, когда сердце разрывается от чувств… Я вскочил в седло, и в это время подъехал третий экипаж — в нем сидел мой друг («мушкетер» Мариано Катигбак. — И. П.). Экипаж остановился, и он тоже пригласил меня в свой город. Я уже натянул поводья и собрался следовать за ними — у меня была хорошая лошадь. Но в критические минуты жизни я всегда поступал вопреки своим подлинным интересам, меня всегда влекли разные цели и мучили сомнения. Я пришпорил лошадь и свернул на другую дорогу, восклицая: «Вот как это кончилось!» И сколько правды было в этих словах! Кончилась моя юношеская доверчивая любовь!» Таков конец любви шестнадцатилетнего Рисаля к четырнадцатилетней Сегунде Катигбак, описанной им в двадцать лет. В «Воспоминаниях» еще чувствуется некоторая поза, восклицательность и декламативность, стремление писать о любви и о своих чувствах «как положено». Но есть уже и серьезная попытка взглянуть на себя со стороны. И отчетливое понимание собственного «влечения к разным целям», стремления «поступать вопреки своим подлинным интересам». Рисаль точно и откровенно описывает особенности своего психическою склада, противоречивость своего характера, борение в самом себе противоположных тенденций, импульсивное стремление поступать вопреки собственному благу. Так это было в шестнадцать лет, так это будет и в зрелом возрасте.
Эпизод на пыльной дороге из Биньяна в Липу — далеко не единственный в его жизни. Но больше ни разу он не оставит записи о своих чувствах — в дальнейшем судить о них придется на основании свидетельств современников.
Не был этот эпизод и самым запомнившимся ему. Другие события скоро вытеснят память о Сегунде Катигбак, события мрачные и нерадостные, заставившие его по-иному взглянуть на окружающее. Уже во время описанного выше визита в отчий дом мать не узнала его, потому что начала слепнуть, — годы заключения не прошли для доньи Теодоры даром. Но не только это угнетает Рисаля. Кроме того, то монахи-доминиканцы, чьи земли арендуют Меркадо, произвольно повысили на одну треть арендную плату — канон, что больно ударило по благосостоянию семьи. Как ни высоко их положение, как ни велико уважение соотечественников — все это не дает гарантии от произвола испанцев, особенно монахов, они могут по своей прихоти довести до разорения самого богатого филиппинца.
Самолюбивый и чувствительный к мнению других, юноша необычайно обостренно воспринимает все, что может задеть его. Его авторитет непререкаем для однокурсников, признающих в нем «капитана де Тревиля», его уважают все жители Каламбы как достойного отпрыска почтенного семейства, ценят (по крайней мере, всем своим поведением дают понять, что ценят) наставники-иезуиты, высоко отзывающиеся о его поэтическом даре. Из такого отношения к нему складывается образ самого себя как человека, имеющего право на уважение других. И вдруг в один миг вся эта картина оказывается разрушенной.
Во время каникул в отчем доме Рисаль часто совершает экскурсии по окрестностям, осуществляет мечту детства — поднимается на гору Макилинг. И вот, возвращаясь уже затемно из этого похода, усталый Рисаль идет домой, погруженный в собственные думы, полный сознания, что день прошел недаром. Из этих дум его выводит грубый оклик: «Стой!» Его догоняет лейтенант гражданской гвардии, с которым он только что разминулся и, не заметив его в неверном свете луны, не остановился и не снял шляпу. А между тем все «индейцы» при встрече с испанцем, занимающим официальный пост, обязаны отдать ему поклон. Лейтенант разъярен, в руках у него плеть, и он пускает ее в ход. Легкая рубашка тут же рвется, свистящие удары плети рассекают кожу на спине. От вопросов Рисаля «в чем дело?» лейтенант свирепеет еще больше и наконец, устав, ведет юношу в тюрьму, так и не снисходя до объяснений. Избитый, окровавленный Рисаль проводит ночь в тюрьме — без пищи, без воды, без всякой медицинской помощи. Наутро выясняется, что пленник — из почтенного семейства, и его отпускают, но и тут не снисходят ни до объяснений, ни до извинений — просто открывают дверь и жестом велят убираться.