Оскорбленный до глубины души юноша тут же едет в Манилу и требует встречи с генерал-губернатором. Во дворце его холодно выслушивают и тоже велят убираться, но на сей раз присовокупив несколько слов: «Забудь об этой истории и не смей никому болтать, не то живо отправишься на самый отдаленный остров». Но такое забыть нельзя, и десять лет спустя Рисаль напишет: «Я стал жертвой зверского нападения, а когда потребовал справедливости — ибо верил в нее — мне ответили угрозами».
Для романтически настроенного молодого человека такого удара достаточно, чтобы поколебать любую веру. Но судьба словно не довольствуется этим и преподносит Рисалю еще один урок. В 1880 году празднуется 333-летие со дня рождения Сервантеса, и лицей объявляет конкурс на лучшее произведение об авторе бессмертного «Дон Кихота». В конкурсе участвуют не только «метисы и туземцы» (как то было в 1879 году, когда Рисаль получил серебряное перо), но и креолы, то есть испанцы, родившиеся на Филиппинах, и даже пенинсуларес — «испанцы с полуострова», то есть родившиеся в Испании. Рисаль представляет на конкурс пьесу «Совет богов».
Содержание ее таково: обитатели Олимпа собрались под председательством Юпитера, чтобы решить, кто из поэтов достоин награды «за изящество слога и прославление добродетелей» (спор олимпийских богов о земных делах — характерный прием поэзии XVIII века, его не чуждался и Гете). Юнона, супруга Юпитера, предложила Гомера, Венера — Вергилия. Между богинями вспыхнула ссора, и тогда Минерва предложила Сервантеса. Последовала дискуссия, в результате которой было решено взвесить достоинства творений всех трех поэтов на весах Правосудия. Оказалось, что достоинства «Илиады», «Энеиды» и «Дон Кихота» равны.
Это юношеское произведение Рисаля можно было бы отнести к многочисленным писаниям, которые, по меткому выражению, только увеличивают «терзания господина нашего Дон Кихота». Но остановиться на нем необходимо, так как Рисаль излагает здесь свои взгляды на литературу, а прием, ему оказанный, повлиял на судьбу самого Рисаля.
Бессмертный роман Сервантеса может служить классическим примером того, как меняется восприятие героя в зависимости от времени, общественных условий, от особенностей национальной психологии читателей. Насмешка автора над своим героем несомненна (хотя есть и симпатия к нему), и в XVII–XVIII веках Дон Кихот считался отрицательным персонажем. Но в XIX веке — под воздействием романтизма — его стали воспринимать как олицетворение извечной коллизии между высокими стремлениями человека и прозаической повседневностью, между прекрасным идеалом и черствой действительностью. И такое романтическое восприятие не в силах поколебать самые неопровержимые доводы филологической науки, что, несомненно, свидетельствует о гениальности писателя, создавшего столь емкий образ.
На Филиппинах, как и во многих других странах Востока, литературе отводится «учительная роль». Ее первоочередная задача — исправление нравов, как говорят на Востоке, «выпрямление искривленного». Всякое литературное произведение, всякое сказание, всякое историческое предание ценно не столько своим эстетическим воздействием, сколько в первую очередь поучением о том, как надо жить. Для Рисаля, как и для всех филиппинцев, характерен акцент на дидактическом, морализирующем начале. Отсюда — ригоризм и дидактика, которые отчетливо проявляются в творчестве самого Рисаля и, естественно, усматриваются в творчестве других писателей, в том числе и Сервантеса.
Правда, комическая стихия романа не остается вне поля зрения Рисаля. Однако она для него не главное, скорее он воспринимает ее как недостаток и старается как-то оправдать Сервантеса. («Он высмеивает рыцарство, но только потому, что оно уже не соответствовало его веку».) В Сервантесе Рисаль видит прежде всего «учителя жизни», своими произведениями рассеявшего «безумие» (под ним, очевидно, имеется в виду протестантство: в эти годы Рисаль еще был правоверным католиком и о расколе западной церкви пишет даже с некоторым ужасом: оно «направляется дьяволом»).
Пьеса с самого начала не рассчитана на постановку — она относится к жанру, который в Испании назывался «ученой драмой» и был чрезвычайно популярен в испанских университетах. Его цель — показать ученость автора, проявляющуюся в знании античного пантеона и мифологии, в торжественности и пышности стиля. Рисаль немало грешит этим в те годы, но торжественность и пышность считаются неотъемлемыми качествами «высокой» (то есть, по понятиям того времени, «подлинной») поэзии.
Прихотливость и вычурность стиля чрезвычайно импонируют судьям, и они единодушно присуждают автору «Совета богов» первую награду — золотое кольцо, на печатке которого выгравировано изображение Сервантеса. Напомним, однако, что на сей раз в конкурсе участвуют и чистокровные испанцы. Объявляется решение жюри, и в зале, как положено, раздаются аплодисменты. Рисаль встает, поднимается на сцену, чтобы получить награду. И все видят, что победитель — какой-то «индио». Годы спустя он с горечью вспоминает об этом событии: «Я участвовал под девизом в литературном конкурсе и, к несчастью, вышел победителем; я уже слышал бурю искренних аплодисментов, но, когда я встал, аплодисменты стихли, вместо них поднялись издевательские выкрики, оскорбления…»
Несомненно, что весь этот ряд позорных событий: жадность монахов, произвольно поднявших канон, избиение офицером гражданской гвардии и отказ в восстановлении справедливости, издевательства при получении награды — заставляет Рисаля по-иному взглянуть на роль испанцев на Филиппинах. Первоначальная вера в благотворность испанского господства на архипелаге не может не расшатываться, не может не встать вопрос: а что, если эти события суть не отклонения от нормы, а сама норма? Пока это лишь сомнения.
Но семя, брошенное в землю, уже ожидало своего часа. Жизнь продолжала свой бег. Надо выбирать специальность — это обязаны сделать все студенты второго курса. Выбор невелик: учиться теологии под руководством невежественных доминиканцев Хосе не хочет, остается право и медицина. Пасиано против юриспруденции: «Те, кто у нас выбирает юридическую карьеру, — пишет он младшему брату, — берут гонорары за защиту той или иной стороны независимо от того, права она или нет, а это неизбежно приводит к столкновению с совестью; в то же время у нас мало медиков и людей искусства — здесь они процветают и живут мирно, что немаловажно в этом мире». Но искусство — не профессия, им на Филиппинах не проживешь, значит, остается медицина. К выбору именно медицины толкают и семейные обстоятельства: мать слепнет, надо ей помочь, надо стать глазным врачом. Это не выбор по влечению души (в письме к другу Рисаль пишет в это время: «Представь себе, я среди трупов и костей… а ведь я этого не переношу!»), но семейный долг, как всегда, превыше всего. И если Рисаль становится впоследствии блестящим офтальмологом, пользующимся мировой известностью, то это скорее проявление разносторонности его натуры, нежели осуществление призвания.
Изучение медицины требует серьезных занятий, и Рисаль погружается в учебники. На поэзию совсем не остается времени, тем более что он снова увлечен. Собственно, после Сегунды Катигбак сердце Рисаля несвободно. Сразу же после разрыва с нею он, как об этом свидетельствует дневник, познал плотскую любовь. По филиппинским понятиям, как уже говорилось, это вполне естественно — визиты к доступным женщинам просто не заслуживают упоминания, и в них нет ничего предосудительного. Подлинными чувствами, находящими отражение на страницах «Воспоминаний», считаются платонические увлечения многочисленными, как пишет сам Рисаль, «Долорес, Урсулами, Висентами и Маргаритами» из лучших семейств Манилы.
С ними он встречается перед входом в университет — напротив него находится церковь Санто Доминго, куда эти девицы приезжают в своих каретах, и если повезет, можно увидеть изящную ножку, когда юные красавицы, приподняв юбки, выходят из экипажей. Можно как бы нечаянно встретиться с ними в модных магазинах и незаметно обменяться записочками. Если представят семейству, можно зайти в гости и чинно играть в карты, пожимая под столом все ту же очаровательную ножку, а уходя, задержаться за углом дома под зарешеченным окном и обменяться там вздохами и несколькими фразами. По воскресеньям свет Манилы выезжает на набережную Малекбн: кареты неторопливо движутся по кругу, иногда останавливаются, знакомых молодых людей приглашают подняться в карету, и тогда — под неусыпным взором дуэньи — можно повздыхать рядом с возлюбленной, словно невзначай коснуться ее руки…