Остается последний отрезок путешествия — поездом из Марселя в Барселону. И уже начинаются денежные затруднения. Рисаль любит комфорт и потому всегда останавливается в лучших отелях, ездит только первым классом. Неудивительно, что по приезде в Марсель у него остается только 29 песо из данных братом 356. За 12 песо он покупает билет (несмотря на угрожающее финансовое положение, опять первый класс), оплачивает провоз батажа и в Барселону прибывает с 15 песо в кармане.
После Италии и Франции Испания не производит на Рисаля благоприятного впечатления. «Не знаю, может быть, это из-за ностальгии», — заканчивает он последнюю дневниковую запись о путешествии. И та же мысль в первом же письме к Пасиано: «Мое первое впечатление от Барселоны очень невыгодное. После Неаполя и Марселя я нахожу этот город бедным и вульгарным. Улицы грязные, дома убогой архитектуры — короче, я все вижу в неблагоприятном свете, за исключением женщин, — они красивее женщин Марселя». Хуже всего то, что он не может найти соотечественников: «Я особенно опечалился, когда не нашел ни одного из тех, к кому у меня были рекомендации. Я не встретил ни одного соотечественника, и в связи с большими расходами по путешествию, а также из-за многочисленных случаев жульничества, от которых я пострадал по своей неопытности, у меня осталось всего 12 песо».
Выручают отцы-иезуиты — Рисаль предъявляет им рекомендательные письма от их филиппинских коллег, и они тут же ссужают его деньгами и указывают жилье «по средствам». Хосе перебирается по указанному адресу и приходит в ужас: «Как только я взглянул на дом — убогий, сырой, мрачный, без всякой вентиляции (он расположен возле улицы Сан Северо, в глухом и грязном тупике), на кирпичный пол в моей комнате, на плетеные стулья, на жесткую кровать (зеркала нет), на ржавый таз, склепанный из четырех кусков железа, — я почувствовал глубокую печаль, я вспомнил наш дом, в тысячу раз лучший, чем этот». Нет родственников, нет друзей, нет просто земляков. Только через три-четыре дня ему удается отыскать соотечественников (он подолгу дежурит возле их домов), и сразу становится легче: он перебирается к ним, и они делятся с ним всем, что имеют. Рисаль несколько осваивается и начинает присматриваться к окружающему.
Что представляла собой Испания в 1882 году? В XIX веке она пережила пять революций. Первая — 1808–1814 годов — была связана с нашествием Наполеона. Он, как и многие люди его времени, считал Испанию «безжизненным трупом», одряхлевшей и неспособной к дальнейшему существованию монархией. Но, как писал К. Маркс, он «был весьма неприятно поражен, убедившись, что если испанское государство мертво, то испанское общество полно жизни, и в каждой его части бьют через край силы сопротивления»[12]. В ходе первой испанской революции в 1812 году была принята кадисская конституция, отменившая сеньориальные права, запретившая инквизицию и т. д. В 1814 году Фердинанд VII объявил эту конституцию недействительной.
В 1820–1823 годах в Испании произошла вторая революция. Восстали войска, поднялся народ, Фердинанд VII был вынужден признать конституцию 1812 года. Были созваны кортесы, на этот раз — с представителями от колоний. Филиппины представляли три делегата, в октябре 1822 года принесшие присягу. Все трое не были филиппинцами. Осенью 1823 года Фердинанд VII восстановил феодально-абсолютистский режим при поддержке французских интервентов, действовавших по указанию Священного союза. В 1833 году Фердинанд VII умер. Наследницей престола стала его дочь, малолетняя Изабелла II, регентшей при ней — ее мать Мария Кристина. Но права на трон предъявил и дон Карлос, брат Фердинанда VII, что положило начало многолетним карлистским войнам.
В 1833–1843 годах произошла третья буржуазная революция. Буржуазия добилась установления конституционной монархии: Мария Кристина была изгнана из страны. С июля 1834 года заседали кортесы, в состав которых вошли два представителя Филиппин, один из них был родственником Рисаля по материнской линии, чем Рисаль немало гордился и что делало его в глазах соотечественников претендентом на кресло в кортесах. 16 апреля 1837 года кортесы приняли закон, согласно которому конституция не должна была применяться в колониях на том основании, что условия там слишком специфичны, а потому «способствовать их счастью» (именно так сказано в законе) должны были назначенные чиновники — генерал-губернаторы и их аппарат.
В 1854 году, во время четвертой буржуазной революции, к власти пришли либералы, и феодальные основы испанской монархии снова зашатались: были распроданы церковные земли, конфискованы владения дон Карлоса. Однако утраченные в 1837 году права колоний не были восстановлены.
Пятая и последняя в XIX веке испанская буржуазная революция произошла в 1868–1874 годах. Изабеллу II изгнали из страны, корону передали Амадео Савойскому, который в 1873 году отрекся от престола. В июне 1873 года республиканцы сформировали правительство во главе с Пи-и-Маргалем, о котором позднее тепло отзывался Рисаль. Но в декабре 1874 года произошла реставрация Бурбонов, на престол взошел Альфонсо XII, правивший вплоть до своей кончины в 1885 году.
В пятой испанской революции активно участвовал рабочий класс Испании. Уже в 1868 году была создана испанская секция I Интернационала. Но вскоре рабочее движение Испании попало под влияние бакунистов, что заметно снизило революционный потенциал испанского рабочего класса.
Бурные события, потрясавшие Испанию с 1808 года, привели к власти помещичье-буржуазный блок. В 1876 году, за шесть лет до приезда Рисаля в Испанию, произошло окончательное оформление механизма власти этого блока. Сложилась система псевдопарламентаризма: консерваторы во главе с Антонио Кановасом (1828–1897) и либералы во главе с Прайседесом Матео Сагастой (1827–1903) попеременно формировали кабинет, но обе партии по праву считались «династическими». Республиканцы — Кастелар, Сальмера, Пи-и-Маргаль — находились в постоянной оппозиции. Механизм псевдопарламентаризма внешне действовал довольно гладко: регулярно происходила смена премьеров (Кановас — Сагаста), существовала известная свобода печати, был слышен голос оппозиции. Но суть — власть помещичье-буржуазного блока — оставалась неизменной.
Пятая буржуазная революция в Испании тоже не дала Филиппинам представительства в кортесах. Ее бурные события отразились на далеком архипелаге косвенным образом: через назначение генерал-губернаторов, политическое лицо которых определялось силами, стоявшими у власти в Испании.
К моменту приезда Рисаля в Испанию там существовала довольно многочисленная филиппинская эмиграция. Ее классовый состав был однороден: все эмигранты были выходцами из помещичье-буржуазных кругов. Встречались среди них люди обедневшие, встречались и очень состоятельные. Но их классовая психология была одинаковой, все они выражали интересы поднимавшейся филиппинской буржуазии, которые в то время до известной степени совпадали и с общенациональными интересами.
Эмигранты, искренне желавшие блага своей стране, полагали, что будущее Филиппин — в неразрывной связи с Испанией. Их целью была ассимиляция — полное включение Филиппин в состав Испании. Для достижения этой цели они требовали, во-первых, распространить на Филиппины действие испанских законов, во-вторых, дать Филиппинам представительство в кортесах и, в-третьих, отменить цензуру и допустить на Филиппинах такую же свободу печати, которая существовала в самой Испании. Испанские власти, помещичье-буржуазный блок в принципе не опасался этих требований: ведь эмигранты не выступали за отделение от Испании, а только к сепаратизму власти относились настороженно после потери почти всех колоний. Просьбы эмигрантов снисходительно выслушивались, сменявшие друг друга у власти консерваторы и либералы обещали «подумать», но ровно ничего не делали. Республиканцы-оппозиционеры относились к требованиям эмигрантов более сочувственно, но практически ограничивались предоставлением эмигрантам страниц своих газет. Были у филиппинцев и искренние друзья в Испании, но они смотрели на них как на ущемленных в правах испанцев, а не как на представителей другого народа.
Но была в Испании сила, которая яростно противилась ассимиляции. Это — католическая церковь, монашеские ордены, которые являлись главным феодальным эксплуататором на архипелаге. Всякую попытку распространить на Филиппины испанские законы ордены и церковь в целом рассматривали как «начало конца» власти церкви над Филиппинами. Церковные мракобесы и обскурантисты, чья власть уже пошатнулась в самой Испании, судорожно цеплялись за свои привилегии на островах, утверждая, что только они в состоянии удержать Филиппины под властью короны. Поэтому главная схватка намечалась между филиппинскими эмигрантами и церковниками, противившимися реформам.