И все же…
Он очень неохотно делает окончательные выводы. Еще в начале 1887 года, уже признавая невозможность мирной борьбы («Она всегда останется лишь мечтой, потому что Испания никогда не усвоит урока, данного ей ее бывшими колониями в Южной Америке»), он все же утверждает: «Однако при современных условиях мы не хотим отделения от Испании, а лишь просим уделить нам больше внимания, обеспечить получение образования, дать лучших государственных служащих, одного или двух депутатов для того, чтобы мы были больше уверены в своей судьбе. Испания могла бы завоевать уважение филиппинцев, если бы только поступала разумнее! Однако Quos vult perdere Jupiter prius dementat». Надежды на удовлетворение этих просьб рушатся. Рисаль, будучи изрядным латинистом, выражает это в латинской пословице: «Кого Юпитер хочет погубить, того прежде лишает разума». Эта пословица, которую он приводит теперь очень часто, становится лейтмотивом всех его размышлений о взаимоотношениях Испании и Филиппин, он без конца приводит ее в статьях и эссе, особенно часто в письмах. Испанцы, отвечающие за судьбы Филиппин, поражены безумием. В соответствии со своим пониманием истории Рисаль считает, что нужные события происходят в нужное время. И раз безумие поразило испанцев, значит, так надо, значит, почти ничего не остается, кроме борьбы за отделение.
Он уже достаточно четко формулирует отказ от надежд на Испанию и столь же четко противопоставляет филиппинцев испанцам. Однако надо подчеркнуть, что противопоставление это не распространяется на сферу культуры. Будучи илюстрадо и испанофилом по своей культурной ориентации, Рисаль до конца сохраняет глубокое уважение к испанской культуре. Ее влияние на него сказывается во всем — вплоть до пристрастия к таким оборотам речи, как «посмотреть на быка вблизи». Рисаль никогда не верил в «черную легенду» — так в истории испанской общественной мысли называют взгляд на Испанию л испанцев, согласно которому все связанное с Испанией изображается как «летопись испанской жестокости, зверства, глупости, трусости, дурного колониального правления, жажды золота и деспотизма». Все это, разумеется, было, но было не только это, а что до зверств, то в них повинен не один испанский колониализм. «Черная легенда» зародилась еще во время войн Карла V и Филиппа II в Нижней Европе и быстро распространилась в других странах, прежде всего протестантских, существует она и по сей день. Эта легенда не отделяет преступлений испанского колониализма от испанской культуры и испанского народа. Очерняя Испанию и все испанское, она призвана обелить и оправдать преступления других колониальных держав. Рисаль никогда не разделял этого взгляда, он видел зло, чинимое испанскими властями и монахами, но отказывался обвинять в нем весь испанский народ. Глубокое уважение и даже преклонение перед испанской культурой Рисаль пронес через всю жизнь, и оно отразилось на всем его творчестве.
Уважение к великому народу и к великой культуре отнюдь не мешает Рисалю бороться за дело филиппинцев. Но как бороться на самих Филиппинах, где власти никому не дают поднять голову, где монахи жаждут расправы с ним и где, наконец, он сам обещал семье не совершать ничего, что могло бы поставить под угрозу ее благополучие? Раз ничего нельзя сказать, остается одно — писать, писать с надеждой, которую питал герой его романа философ Тасио: когда-нибудь люди прочтут и поймут написанное им. Он начинает еще один роман. Первый роман был диагнозом филиппинскому обществу, второй будет прогнозом: он опишет течение болезни и ее исход (все эти медицинские уподобления принадлежат самому Рисалю — ведь по образованию он врач). Его называют флибустьером? Пусть! Он напишет о флибустьерах — кто они, чего хотят, за что борются. Рисаль составляет план романа, набрасывает несколько страниц, по потом оставляет работу — не до того. Да и постоянно находящийся рядом Андраде, хоть он и кабальеро, все же официально приставленный соглядатай — может сообщить властям, те примут его писательскую деятельность за еще одну попытку расшатать основы режима. Роман отложен.
Не только перипетии «дела Каламбы», не только не-прекращающаяся травля, не только медицинская практика мешают ему сосредоточиться. Ведь у него есть и дела личные — здесь, совсем недалеко, живет Леонор Ривера. Говоря о пребывании Рисаля на родине, нельзя обойти вниманием его отношения с возлюбленной, потому что история эта уж очень филиппинская. Они не виделись пять лет, но регулярно переписывались. За эти пять лет их чувства не угасли, напротив, разгорелись с новой силой. Родители обоих дали согласие на брак еще до отъезда Рисаля в Европу. Казалось бы, первое, что должен сделать Рисаль, — встретиться с Леонор.
Сразу после приезда он заводит разговор об этом: ведь родители знают о его намерениях и одобряют их; Леонор, признанная красавица из состоятельной семьи, — завидная партия и отвергла множество выгодных предложений. Его долг и страстное желание — увидеться с нею. Дон Франсиско, выслушав сына, сначала молчит, а потом коротко роняет, — «Нет!» Рисаль потрясен, отец же не считает нужным объясниться. Сын сам должен понимать: он стал опасным человеком. Все говорят, что он произнес «подрывную» речь в честь филиппинских художников. Дон Франсиско читал ее, мало что понял, но если уважаемые люди говорят, что этой речью сын вызвал недовольство властей, значит, так оно и есть. Все вокруг твердят, что книга, написанная сыном, — бочка с порохом. II в этом дон Франсиско не очень разбирается, но нельзя же игнорировать мнение окружающих. Сын снискал славу «флибустьера», а это опасная слава. Семья не может отказаться от него, но было бы крайне неосторожно подвергать опасности еще и семейство Ривера — ведь они тоже родственники. Итак, категорическое «нет». Как это пи поразительно, «европеизированный» Рисаль не осмеливается ослушаться.
Леонор тоже рвется к любимому. Антонио и Елизавета Ривера полны сомнений: да, молодые люди любят друг друга, все это знают. Однако Рисаль сейчас несет в себе опасность для других. Может быть, потом, когда все уляжется… Дон Антонио собирается в Манилу, Леонор робко просит взять ее с собой — в надежде увидеть дорогого Пепе. И здесь звучит категорическое «нет». Нарушить родительский запрет невозможно. Встречи не будет. Три года спустя Рисаль так объяснит свое поведение в письме к одной из сестер: «Прошу тебя — чти седины наших родителей, они уже стары, и мы должны покрыть их старость славой. В любви родителей есть доля эгоизма, но и он — следствие чрезмерной любви. Ты хорошо знаешь, что я должен был и мог бы поехать в Пангасинан (провинция, где жила Леонор. — И. П.), что я был официально помолвлен и что в течение долгих лет моей мечтой было поехать туда. Но родители были против, и я повиновался им. И это несмотря на то, что ослушание не навлекало бы на нас и тени бесчестия. Леонор поступила так же. Она хотела и могла поехать с отцом в Манилу, чтобы забрать племянников, но простого недовольства ее отца было достаточно, чтобы и она перестала настаивать; и, говорю тебе честно, если бы она продолжала настаивать, а я бы узнал об этом, я бы ни за что не встретился с нею». Рисаль остается типичным филиппинцем.
На семью обрушивается несчастье: умирает родами старшая сестра Олимпия, оставив сиротами двух племянников Рисаля. Ее смерть потрясает Хосе, а мольбы сирот к богу с просьбой «вернуть маму» трогают до слез. Он ютов винить в смерти Олимпии самого себя: это он опасен для всех, кто соприкасается с ним, он навлекает на людей всевозможные несчастья. Тут сказывается широко распространенное на Филиппинах убеждение, что каждый человек имеет связь с миром духов, которые либо благоволят ему — и соответственно его близким, — либо, напротив, навлекают на него и его родственников многочисленные беды. В первом случае человек становится желанным гостем и другом, во втором — все его сторонятся. Он может быть «отмечен» невезением на какой-то период времени или на всю жизнь. С приездом Пепе все разладилось: на семейство Меркадо косятся монахи, власти насторожены, умирает Олимпия, «дело Каламбы» — многие начинают избегать его как зачумленного… Кто знает, может, это просто такая полоса, но тогда надо переждать ее в стороне, подальше от семьи, ей-то зачем подвергаться опасности? Пасиано и другая старшая сестра, Нарсиса, прямо говорят ему: надо уезжать. Как уезжать? Ведь он хочет остаться, все уляжется, он женится на Леонор… И тогда старший брат жестко бросает: «Ты думаешь только о себе». Это приговор, не подлежащий обжалованию. Мнение семьи высказано, остается только повиноваться. От пережитых волнений Рисаль заболевает. Но Пасиано неумолим: его долг, долг старшего брата, — заботиться прежде всего о семье. Нет, Пепе не исторгнут, не отлучен, но он должен понять, что благо семьи превыше всего. Лучше всего переждать «полосу невезения» (если только это полоса, а не жребий на всю жизнь) где-нибудь подальше от семьи — только при этих условиях они смогут помогать ему. Его любят и им гордятся, но делать ему на Филиппинах нечего.