Судя по письму к Блюментритту — полная идиллия уединенной сельской жизни, судя по письмам к другим лицам, случаются и весьма драматические события. Рисаль знает, что за ним следят, и не только официальные лица, которым слежка вменена в обязанность, но и, так сказать, добровольцы. Как-то расчувствовавшись, дапитанский врач признается, что и он не без греха: следит и за Рисалем и за команданте. Это он написал в Манилу, что Рисаль не ходит к мессе, он же сообщил о непозволительной близости Карнисеро и Рисаля. Рисаль глубоко возмущен: он верит в благородство медицинской профессии, а тут врач добровольный доносчик. «Не позор ли это!» — восклицает ой в одном из писем, переданных с верной оказией.
Случаются вещи и похуже. Как-то вечером в ноябре 1893 года недавно назначенный команданте Ситхес сидит на веранде командансии (комендатуры) и вдруг замечает подозрительного человека, который, прячась за деревьями, пробирается в сторону Талисая, где находится поместье Рисаля. Команданте бросается было в погоню, но человек исчезает в сгущающихся сумерках. Команданте пожимает плечами и возвращается на веранду. Кто знает, может быть, ему только показалось, что человек ведет себя подозрительно…
Но наутро к нему приходит сам Рисаль и заявляет, что накануне вечером к нему явился человек, назвавшийся Пабло Меркадо и заявивший, что он родственник Рисаля, что его послали «друзья» и что он готов «передать все бумаги и вообще помочь осуществить любые планы». Манеры у незнакомца, по словам Рисаля, отталкивающие: тот курил без разрешения, без конца плевал в окно. Видимо, Рисаль сразу почувствовал, что перед ним провокатор, и выставил было его за дверь, но, поскольку было уже темно, все же разрешил незнакомцу остаться на ночь. Но утром он твердо предложил незнакомцу покинуть его дом и больше не появляться. Обо всем этом он и докладывает команданте.
Тот немедленно отряжает солдат, и скоро в командансию приводят подозрительного незнакомца. Выясняется, что его зовут Флоренсио Наманан, что вовсе он не родственник Рисаля, хотя имеет при себе его фотографию, — несомненно, для опознания. Задержанный ничуть не смущается, он лишь просит остаться с Ситхесом наедине. Просьба удовлетворяется, и тогда Наманан развязно сообщает команданте, что его послали монахи, августинцы-реколеты (босоногие августинцы), с поручением войти в доверие к Рисалю, получить компрометирующие документы, а за это его ждет приличное вознаграждение, причем задаток уже получен. Задержанный прозрачно намекает, что его миссия не сводится к этому — пусть команданте запросит Манилу.
Осторожный Ситхес все же заключает Наманана под стражу и шлет подробное донесение в Манилу. Очень быстро приходит ответ: доставить задержанного в Манилу. Команданте под конвоем отправляет Наманана, но в Маниле его тут же освобождают. Наманан появляется во всех увеселительных заведениях Манилы и везде хвастается, что его посылали с поручением убить Рисаля, да вот излишнее рвение команданте нарушило планы.
Дело объясняется довольно просто. За это время сменяется не только команданте Дапитана — генерал-губернатором Филиппин стал генерал Рамон Бланко. Если Деспухоль конфликтовал с монахами, то Бланко считает их опорой колониального режима. Он охотно склоняется к их плану действий: окончательно дискредитировать Рисаля, возбудить новое дело, может быть, прямо расправиться с ним. Разумеется, он, испанский кабальеро, не может отдать приказ об «окончательном решении» дела Рисаля. Все говорится туманно, полунамеками, слово «убийство» вообще не произносится. Но вот если инициативу возьмут на себя монахи, он мог бы закрыть глаза на имеющие произойти события… События не происходят, но все же генерал-губернатор выручает незадачливого наемника, чем ставит в неловкое положение команданте Дапитана, ибо Рисаль узнает об освобождении Наманана по своим каналам. «Он узнал все подробности раньше меня, — жалуется Ситхес в письме к генералу, — по приезде Меркадо в Манилу, и о том, что его встретил офицер гвардии, и о том, что Пабло сразу же выпустили».
Надо сказать, что реколеты, поручая Наманану добыть компрометирующие Рисаля бумаги, строили свои расчеты не на песке. Они знают, что Рисаль все же переписывается с деятелями пропаганды. Крайне редко — письмо-два в год — с надежнейшими людьми он шлет свои послания прежним соратникам. Но это не письма вождя и даже не письма товарища по борьбе. Он обозлен на прежних друзей. Ему кажется, что они забыли его, даже радуются его ссылке, ибо он им теперь не мешает. Более того, он обвиняет их в том, что они препятствуют его освобождению. «Я глубоко разочарован, — пишет он матери, — они давали мне столько надежд, а теперь мне остается только горькая улыбка. У меня столько врагов! И даже мои соотечественники и друзья в Мадриде делают все возможное, чтобы я не выбрался отсюда… Да воздаст им бог по заслугам!»
Рисаль явно несправедлив к соратникам. Они всячески стараются помочь ему. На первых порах, когда он еще не составил себе состояния, они посылают к нему на лечение заведомо здоровых людей, чтобы помочь ему гонорарами. Он быстро разгадывает их маневр и пишет: «Пусть присылают сюда лишь тех больных, которым действительно нужна моя помощь, а не тех, кто рассчитывает поддержать меня гонорарами». Такая непрошеная забота больно ранит его филиппинскую чувствительность. Он отказывается — так он уверяет в письмах — покинуть место ссылки. Эти заявления он делает потому, что знает: соратники готовят его побег. Заговор возглавляет Хосе Мария Баса, он привлекает и сестру Рисаля Тринидад. Та находит сообщников и пишет Басе об одном из них: «Беру на себя смелость рекомендовать вам замечательного человека, Тимотео Паэса, на которого возложена опасная миссия освобождения моего брата. Сеньор Пазе даст вам отчет обо всем, что мы предполагаем сделать для осуществления нашего замысла. Он наш друг, мы обязаны ему многим, и он заслуживает нашего доверия. Он собирается нанять судно в Гонконге». (Впоследствии «замечательный человек» и «наш друг» даст показания против Рисаля на суде.)
Узнав от родственников об этом замысле, Рисаль наотрез отказывается. В письме гонконгскому другу, португальцу Лоренсу Маркешу (тому самому, которому он оставил письма-завещания), он срочно пишет: «Мне предлагают бежать, но, поскольку мне не в чем упрекнуть себя, я не хочу, чтобы меня называли беглецом. Более того, потом это не позволит мне вернуться на родину». Соратники приходят в недоумение. «Все согласны, — пишет один из них, — что лучшее решение — побег, я всегда стоял за него. Не могу понять, почему наш друг, всегда такой храбрый и отважный, не принимает этот план». Технически осуществить побег нетрудно. Но, как писал сам Рисаль, «в критические минуты жизни я всегда поступал вопреки своим подлинным интересам». Так и сейчас, лелея обиду на друзей и соратников, он не желает принимать от них помощь, а кроме того, он, рыцарь, не может нарушить слово, данное команданте.
Тогда деятели пропаганды замышляют другой план, совершенно фантастический. Приближаются выборы в кортесы, испанский парламент, и Антонио Рехидор предлагает начать кампанию за избрание Рисаля. «Если мы преуспеем в этом, — пишет он, — им придется его выпустить, потому что председатель палаты вытребует его у генерал-губернатора, несмотря на противодействие преподобных отцов… Я готов ехать в Испанию, подобрать избирательный округ и выдвинуть кандидатуру Рисаля». Естественно, из этого плана ничего не выходит.
Рисаль и слушать не желает о побеге. У него дел хватает — хозяйство, врачебная практика, преподавание, наука. Науке он отдается со всей страстью своей натуры, наука для него сейчас тоже форма эскапизма, она компенсирует уход от политической борьбы. Он еще со времен работы в библиотеке Британского музея мечтает посвятить себя научным занятиям, а философская баталия с Пастельсом стимулирует его научные разыскания.
Рисаль возобновляет научную переписку с Ростом. Рост тут же отвечает: «В моем доме царит радость: я кричу: «Письмо от Рисаля!» — и все домочадцы требуют, чтобы я громко прочел его вслух». Рисаль уведомляет своего ученого друга, что вновь погружается в лингвистику, на что Рост предлагает заняться «малыми языками» Филиппин. «Не могли бы вы, — пишет он Рисалю, — использовать вынужденное безделье для написания работ по местным языкам Минданао? Я напечатал бы их в журнале Королевского азиатского общества». Рисаль решает систематизировать накопленные к тому времени сведения о родном тагальском языке и в 1893 году заканчивает работу «Исследование о тагальском языке», посвятив ее своему учителю иезуиту Франсиско де Паула Санчесу.