Министр докладывает кабинету, что Рисаль должен прибыть в Барселону и поступить в распоряжение местного начальника гарнизона, — соответствующий приказ уже послан. Начальник гарнизона в Барселоне не кто иной, как Эулохио Деспухоль, он же граф Каспе, за четыре года до того сославший Рисаля в Дапитан. Получив предписание заключить Рисаля в замок Монтхуич, он запрашивает у военного министра подтверждение этому распоряжению. Тот шлет короткое «да», но сам, в свою очередь, обращается к премьеру, ибо сам военный министр только что получил иное распоряжение, а именно заточить Рисаля в замок Алусемас в Сеуте. Премьер подтверждает это последнее распоряжение. Телеграмма от необходимости строгого наблюдения за Рисалем и о предстоящем заключении в Сеуте идет на Мальту на имя капитана «Исла де Панай», ее содержание — через иезуита — становится известным Рисалю.
Но Деспухоль пока ничего не знает об этом — у него приказ заточить Рисаля в Монтхуич. Три дня Рисаль проводит на борту судна. Только 6 октября его будят среди ночи, грубо велят одеться и собрать вещи. На берегу ждут два конных стражника. Небо над Барселоной светлеет — пять часов утра. Стражники, не слезая с седел, принимают арестованного — так они именуют Рисаля — и говорят, что тот сам должен нести свои чемоданы в замок, вверх по склону. Тяжело? Там книги? Тогда пусть бросает чемоданы, им наплевать. Мимо идет случайный прохожий, какой-то бедняк спешит пораньше в порт в надежде заработать. За два песо он соглашается донести чемоданы.
В замке Рисаля помещают в камере номер 11. Ему ничего не объясняют, а вскоре после полудня снова велят собраться — теперь его отправят назад, в порт. Зачем? Что все это значит? Офицер грубо кричит на Рисаля. Он опять сам несет свои чемоданы до выхода из замка и опять нанимает какого-то бедняка. В порту происходит задержка: Рисаля требует к себе генерал-лейтенант Деспухоль, только что наблюдавший за посадкой на суда войск, отправляемых на Филиппины. «Генерал был в парадном мундире, при орденской ленте, — записывает Рисаль. — Пожалуй, он похудел. Он принял меня несколько минут стоя и объяснил мне мое положение. Он только что получил телеграмму из Мадрида — ему приказано поместить меня на борт парохода как заключенного. Он уже заказал каюту второго класса. Я могу ходить по кораблю, но не имею права сходить на берег. С четверть часа мы говорили о разных важных вещах, затем я покинул его».
Итак, встреча холодная и короткая — генерал даже не предлагает Рисалю сесть. Рисаля отправляют на пароход «Колумб», отплывающий в Манилу. За день до того произошел еще один поворот событий, поворот, трагический для Рисаля. Военный министр запросил Бланко: «Телеграфируйте ответственность Рисаля восстании, ваше личное мнение, как ним обращаться». На этот вопрос Бланко, тотчас уловивший недовольство начальства, шлет ответ, предрешивший судьбу Рисаля: «После отъезда Рисаля получены серьезные доказательства его причастности к восстанию. Следователь требует вернуть Рисаля в его распоряжение». Этот следователь — полковник Франсиско Оливе, в свое время сжегший Каламбу, давний недруг Рисаля.
Бланко все же получает выговор за «непоследовательность»: сначала он высказывался в пользу Рисаля, теперь требует вернуть его на Филиппины. Эта его просьба удовлетворяется: военный министр шлет телеграмму Деспухолю, который и зачитал ее Рисалю. Итак, не Сеута, а Манила. Гонка со смертью проиграна окончательно.
Корабль «Колумб» тоже везет подкрепления на Филиппины. Рисаль находится под неусыпным надзором: у дверей его каюты дежурят двое часовых; каждые полчаса, даже ночью, в каюту заглядывает офицер, грубо кричит, требует, чтобы Рисаль не закрывал дверь, чтобы днем сидел, а ночью не покрывался одеялом, срывает его с него, дергает за ноги. Грубияна сменяет другой офицер, более воспитанный. «Он, — пишет Рисаль, — сказал мне, что многие мадридские газеты считают меня ответственным за беспорядки на Филиппинах, и все верят этому. Боже мой! Значит, общественное мнение против меня! Однако я, с помощью божьей, надеюсь доказать свою невиновность. Я не отчаиваюсь — лишь бы суд был справедлив!»
Надежда на справедливый суд призрачна, это сознает и сам Рисаль, о чем свидетельствует запись, сделанная в тот же день. Рисаль возвращается к отвергнутой было идее: надо умирать в своей стране и за свою страну. Но звучат здесь и нотки обреченности, фатализма. Рисаль все чаще призывает бога (раньше ему это не было свойственно), хотя по-прежнему понимает его по-своему, а не по-католически. Он чувствует приближение смерти, к которой готовился еще в 1892 году, возвращаясь на Филиппины. Но все же его не покидает надежда на правый суд: он намерен бороться, но то будет борьба не за дело филиппинцев, а за личную невиновность. Он принимает решение, и это вносит некоторое успокоение в его мятущуюся душу. Но все же вряд ли он «счастлив», как пытается уверить самого себя.
Рисаль с насмешкой отзывается о строгих мерах, предпринятых в отношении его персоны: «Если бы они знали, что я меньше всего стремлюсь спастись, что больше всего я хочу, чтобы свершилась судьба!» Следующий страж требует, чтобы Рисаль вытягивался по стойке «смирно» при его появлении и называл свое имя. Издевательствам нет конца. «Но, — записывает Рисаль, — не укажу имя грубияна, я предпочитаю забыть его». У него отнимают дневник и возвращают его только в Манильской бухте.
В Сингапуре друзья делают последнюю отчаянную попытку спасти его. На сей раз, не спрашивая его согласия (да его и спросить невозможно — на судно никого не пускают, самого Рисаля за 16 часов до прибытия в Сингапур запирают в каюте и заколачивают иллюминатор), они нанимают адвоката, и тот обращается в суд: на английской территории содержат под стражей невинного человека, у которого есть доказательства невиновности (имеются в виду письма Бланко — друзья о них знают). Заключение суда гласит: «Колумб» перевозит войска, следовательно, должен рассматриваться как военное судно, следовательно, оно представляет собой испанскую территорию, а не английскую, следовательно, в возбуждении дела надо отказать.
«Колумб» без всяких помех снимается с якоря и 3 ноября 1896 года прибывает в Манильский порт. Корабль встречают ликующие испанцы — они приветствуют прибывшие подкрепления. Рисаля под строжайшей охраной препровождают в форт Сантьяго, в ту самую камеру, где он находился в 1892 году перед отправкой в Дапитан. Связь с внешним миром полностью перерезана, на первых порах родственникам не разрешают встречаться с ним. Изоляция настолько герметична, что у Рисаля сначала складывается впечатление, что восстание подавлено, но, как только начинаются вызовы на допросы, он по характеру вопросов убеждается, что это не так.
Предстоящий суд никак не может быть правым в той атмосфере, которая царит среди испанцев. Лучше всего ее передает речь, с которой один из них обращается к подкреплениям, прибывшим на «Колумбе». «Вы прибыли вовремя, — гремит он, — лесные каннибалы еще не успокоились, дикий зверь еще прячется в своем логове! (Возгласы: «Браво!») Пришел час расправиться с дикарями, дикий зверь должен быть уничтожен, корни должны быть вырваны! (Бурные аплодисменты.) Цель войны — разрушение, ее благодетельная сила действует как каленое железо, выжигающее заразу… Не давайте пощады! (Возгласы: «Браво! Браво!) Уничтожайте! Убивайте! Не щадите никого! Право пощады принадлежит монарху, не армии!»
Вплоть до наших дней рисалеведы пишут о том трудном положении, в котором якобы оказались испанские власти, как нелегко им было доказать виновность Рисаля. Внимательное прочтение протоколов следствия и суда не дает никаких оснований для такого вывода: ни следователь, ни судья не испытывали ни малейших сомнений относительно виновности Рисаля, в их словах нельзя найти и следа колебаний. Им ясно: Рисаль виновен, исход слушания дела предрешен с самого начала.
Семнадцать дней Рисаль проводит в томительной неизвестности, и только 20 ноября полковник Франсиско Оливе, палач Каламбы, а ныне главный следователь по делу о «мятеже», вызывает его на первый допрос. Оливе уже с августа ведет следствие, кое-кого уже расстрелял, кое-кого пытками вынудил сознаться. Все, кто прошел через его руки, так или иначе ссылались на Рисаля. Кроме одного. Но этот один — брат Рисаля Пасиано. Он был арестован и доставлен в казематы форта сразу после водворения в нем Рисаля, но ни один из братьев не знает, что они находятся рядом. Пока Рисаль томится в неизвестности, Оливе обрабатывает Пасиано. Старший брат давно недоволен младшим, не одобряет его поступков (особенно возвращения на Филиппины), но ведь это он 25 лет назад отвозил испуганного Пепе на учебу в Биньян, он был его опорой все эти годы. И он не может предать брата, тем более оговорить его, ведь Пасиано отлично знает, что Катипунан не Лига и что Пепе здесь ни при чем.