Сей заверши дворец своей рукой умелой.
Ведь стадо — далеко, а в молоке — нужда,
Дай талисман, чтоб нам иметь его всегда.
Меж стадом и дворцом в фарсанга два преграда:
Уступы скал, и в них проток устроить надо,
Чтоб пастухи в него вливали молоко,
Чтоб мы сказать могли: достали молоко»,
И, сладкоречия журчанию внимая,
Впал в немощность Ферхад, речей не понимая.
В свой жадный слух вбирать еще он маг слова,
Но что в них значилось, не знала голова.
Хотел заговорить — да нет! — умолк он сразу.
Он перст беспомощно прикладывает к глазу.
Он вопрошает слуг: «Что приключилось тут?
Я пьян, а пьяные как ощупью бредут.
Что говорила мне, мне говорите снова,
Что просит у меня, о том просите снова».
И слуги речь Ширин пересказали вновь,
По приказанию слова связали вновь.
Когда постиг Ферхад красавицы веленье,
Его запечатлел в душе он во мгновенье.
И в, мыслях приступил он к сложному труду,
Подумав: «Тонкое решение найду».
Он вышел, сжав кирку, за ремесло он снова
Взялся; служить любви рука его готова.
Так яростно дробил он мускулы земли,
Что скалы воском стать от рук его могли.
Был каждый взмах кирки, когда ломал он камень,
Достоин тех камней, чей драгоценный пламень.
Он рассекал гранит киркою, чтоб русло,
Что он вытесывал, меж кряжами прошло.
Лишь месяц миновал, — и путь, киркой пробитый,
Вместить бы смог поток в разъятые граниты.
От пастбища овец до замковых ворот
Он камни разместил, укладывая ход.
И так он все свершил, что водоемы рая
Пред ним простерлись бы, ступни его лобзая.
Так слитно ялитамн он выложил проток,
Что между плитами не лег бы волосок.
Ложбиной, созданной рукой творца умелой,
Сумели струи течь, гонимы дланью смелей.
Пусть кажется порой: безмерного труда
Рука преодолеть не сможет никогда.
Но сто булатных гор, воздвигнутых от века,
Сумеют разметать ладони человека.
Где то, чего б не смял всесильный род людской?!
Лишь смерти не сразить невечною рукой.
Приезд Ширин к месту работ Ферхада
И вот возникло то, что людям незнакомо:
Стекает молоко в пределы водоема.
И мастером Луне известие дано:
Водохранилище им сооружено.
И гурия, прибыв, всему дивясь глубоко,
Вкруг водоема шла, прошла и вдоль протока.
Ей мнилось: водоем и новое русло
Здесь только божество расположить могло.
Не дело смертного водоразделы рая,
Где бродят гурии, у млечных рек играя!
Услышал от Ширин хваление Ферхад:
«Да будешь промыслу божественному рад!»
И счастлив он, призыв от луноликой слыша.
И был посажен он всех приближенных выше.
«Мне нечем наградить такое мастерство.
Тут и помощникам не сыщешь ничего».
У дивной меж камней, и в полумраке ясных,
В ушах светились две жемчужины прекрасных.
И каждая красой венцу была равна.
Дань города была — жемчужинам цена.
И серьги сняв, Ширин с пьянящею мольбою
Сказала: «О, прими! Продай ценой любою.
Когда смогу добыть я лучшее — ценой
Достойной оплачу все то, что предо мной».
Жемчужины приняв, их восхвалив, — проворно
Ферхад к ногам Ширин бросает эти зерна.
И устремился он, смиряя горе, в степь.
Слезами заливал он, словно море, степь.
Нет! Страстью не затмит он созданного дела!
Он ждал, чтоб даль его забвением одела.
Плач Ферхада от любви к Ширин
Лишь сердцем к образу он Сладостной приник, —
Из сердца глубины любовь исторгла крик.
И вмиг все дни его мучительными стали.
И руки крепкие как бы навек устали.
И от людей бежать пришла ему пора.
Он падал, как больной, поднявшийся с одра.
В смятенье мчался он в ущелия и в степи.
И с ним врывался стон в ущелия и в степи.
Он, стройный кипарис, поникшей розой стал,
Как роза, в ста местах рубаху он порвал.
Рвя тернии с пути, он сгорбился. Несчастный
Шипы из ног своих вытаскивал всечасно.
Что нужды, что полу рвут терны, что от плеч,