Что мог бы на воде рождать изображенья.
Он перед троном пал, — и услыхал Хосров,
Как зажурчал ручей отрадных сердцу слов:
«Когда бы слух царя хотел ко мне склониться,
Познанья моего явилась бы крупица».
Дал знак ему Парвиз: «О честный человек!
Яви свое тепло, не остужай наш век!»
Разверз уста Шапур. В струенье слов богатом
Он цветом наделил слова и ароматом.
«Пока живет земля — ей быть твоей рабой!
Да будет месяц, год и век блажен тобой!
Да будет молодость красе твоей сожитель!
Твоим желаньям всем да будет исполнитель!
Да будет грустен тот, кто грусть в тебе родил!
Тебя печалящий — чтоб в горести бродил!
По шестисводному шатру моя дорога.
Во всех краях земли чудес я видел много.
Там, за чредою гор, где весь простер красив,
Где радостный Дербент, и море, и залив, —
Есть женщина. На ней блеск царственного сана,
Кипенье войск ее достигло Исфахана.
Вплоть до Армении Аррана мощный край
Ей повинуется. Мой повелитель, знай:
Немало областей шлют ей покорно дани.
На свете, может быть, счастливей нет созданий.
Без счета крепостей есть у нее в горах,
Как велика казна — то ведает аллах.
Четвероногих там исчислить не могли бы.
Ну, сколько в небе птиц? Ну, сколько в море рыбы?
Нет мужа у нее, но есть почет и власть.
И жить ей весело: ей все на свете всласть.
Она — ей от мужчин в отваге нет отличья —
Великой госпожой зовется за величье.
Шемору видел я, прибывши в ту страну.
«Шемора» — так у них звучит «Михин-Бану».
Для месяцев любых, в земли широтах разных,
Пристанищ у нее не счесть многообразных.
В дни розы Госпожа отправится в Мугань,
Чтоб росы попирать, весны приемля дань.
В горах Армении она блуждает летом
Меж роз и тучных нив, пленясь их ярким цветом.
А осень желтая надвинется — и вот
На дичь в Абхазии вершит она налет.
Зимой она в Барде. Презревши смены года,
Живет она, забыв, что значит непогода.
Там дышит радостней, где легче дышит грудь,
Отрадный обретя в делах житейских путь.
И вот в ее дворце, в плену его красивом,
Живет племянница. Ее ты счел бы дивом.
Она — что гурия! О нет! Она — луна!
Владычица венца укрытая она!
Лик — месяц молодой, и взор прекрасен черный.
Верь: черноокая — источник животворный.
А косы блещущей, — ведь это негры ввысь
Для сбора фиников по пальме поднялись.
Все финики твердят про сладость уст румяных,
И рты их в сахаре от их мечтаний пьяных.
А жемчуга зубов, горящие лучом!
Жемчужины морей им не равны ни в чем.
Два алых сахарца, два в ясной влаге — лала.
Арканы кос ее чернеют небывало.
Извивы локонов влекут сердца в силки,
Спустив на розы щек побегов завитки.
Дыханьем мускусным она свой взор согрела,-
И сердцевина глаз агатом заблестела.
Сказала: «Будь, мой взор, что черный чародей.
Шепни свой заговор всех дурноглазых злей».
Чтоб чарами в сердца бросать огонь далече,