– Внимание! – скомандовал экипажу по внутренней связи командир. – Захожу на цель! Первый заход на бреющем: следить за опознавательными сигналами с земли!
Команда относилась и к двум стрелкам-пулеметчикам, которые располагались в прозрачных полусферах – одна над кабиной, другая – в хвостовой части самолета.
Когда «Арадо» на малой высоте, едва не касаясь верхушек вековых елей, пролетел над вытянутой с севера на юг полукилометровой лесной поляной, на ней вспыхнули еще два костра – в начале и конце светящейся дорожки. Это были специальные сигналы для немецких летчиков: можно садиться, на земле «свои». Со второго захода самолет пошел на посадку, подпрыгивая на ухабах и неровностях почвы, пробежал по расчищенной от снега полосе около четырехсот метров, постепенно замедляя ход. Двенадцать пар широких катков-гусениц на каучуковом покрытии позволяли «Арадо-332» успешно приземляться даже на таких малопригодных для обычных самолетов площадках с укороченной длиной пробега. Этот четырехмоторный моноплан с дальностью полета свыше четырех тысяч километров был сконструирован и построен по заказу Главного управления имперской безопасности (РСХА) специально для диверсионных и разведывательных полетов в дальний тыл противника.
Не заглушая работающих двигателей, самолет практически на месте развернулся на краю поляны на 180 градусов и остановился, готовый к немедленному взлету. Винты продолжали вращаться, дула бортовых пулеметов настороженно уткнулись в темнеющий со всех сторон глухой и враждебный февральский лес. Майор Герц, откинувшись в кресле, взглянул на фосфоресцирующие стрелки авиационных часов на приборной доске: два ночи ровно. Пока все шло строго по графику, но расслабляться было рано. Удачная посадка – это только полдела.
– Отлично, майор! – произнес за спиной летчика вошедший в кабину человек. – Ювелирная посадка! Вы свою работу пока сделали!
Это был тот самый «капитан», с которым Герц разговаривал в грузовом отсеке незадолго до приземления. На аэродроме под Кенигсбергом, откуда они вылетели полтора часа назад, командиру экипажа представили его как старшего четверки диверсантов, при этом сообщили только агентурную кличку – Феликс.
– Теперь наша очередь действовать, – задумчиво добавил Феликс, внимательно осматриваясь по сторонам: из кабины летчиков был хороший обзор.
В лунном свете отчетливо просматривалось белое пространство снежного поля, а дальше – темная стена деревьев, на которых отражались отблески все еще горевших костров. Поначалу не было видно ни души: очевидно те, кто ждал самолет, настороженно приглядываются к нему из чащи леса. Но это длилось недолго; примерно через полминуты из-за деревьев по левому борту «Арадо» показалось несколько темных фигур. Идущий впереди зажег яркий керосиновый фонарь, которым помахал над головой в определенной последовательности: три раза в правую сторону и дважды – влево. При этом встречающие остановились недалеко от опушки, не доходя до самолета метров сорок, – осторожничали. Во время подобных рандеву такое поведение вполне оправданно: «подстава» могла быть как с одной, так и с другой стороны…
Командир экипажа вопросительно посмотрел на Феликса, тот удовлетворенно кивнул:
– Пока все нормально! Световой пароль они подали верно.
Он достал из кармана плоский электрический фонарик, поднес его к стеклу кабины и просигнализировал обусловленный ответ. Затем приоткрыл дверь в грузовой отсек и громко крикнул по-русски:
– Швецов, ко мне!
На пороге кабины тотчас выросла невысокая коренастая фигура с сержантскими погонами поверх полушубка. На вид ему было не больше двадцати, на груди висел советский автомат «ППШ».
– Он выходит, – кивнул Феликс на подчиненного, обращаясь к Герцу.
Майор отдал короткую команду, и штурман, поднявшись с кресла, открыл наружу небольшую боковую дверь. По легкой алюминиевой приставной лесенке на заснеженную поляну сноровисто спустился Швецов – предварительно он обменялся с Феликсом парой-тройкой лаконичных фраз. Чувствовалось: действия диверсантов отработаны до автоматизма, и они понимают друг друга с полуслова.
В кабине летчиков пахнуло свежим лесным морозным воздухом с примесью дыма от костров, потом штурман снова захлопнул толстую герметичную дверь. Свет внутри не включали, и из самолета был хорошо виден темный силуэт Швецова: он подошел к группе людей у опушки, по всей видимости, обменялся с ними условными фразами – затем поднял левую руку.
– Порядок, герр майор! – повеселевшим голосом констатировал Феликс. – Можно глушить двигатели. И открывайте задний люк – разгрузку начнем немедленно!