— В нежилом доме, которым сильно интересуется мэр. Вечер окончательно перестает быть томным. Слышь, Нюсь, как-то слишком тут много всего. И дверь, и ящики, и чистота. И Хоттабыча, между прочим, тоже тут чуть не убили. Не потому ли, что он крутился вокруг усадьбы? Вряд ли его из центра везли сюда? Из «Бляхиного Клуба», ага… Нет, явно он сам сунулся, куда не надо было.
Нюська упрямо насупилась.
— Ты книжек про шпионов перечитала. Ну что тут может быть страшнее десятка наркош? В этой-то заднице мира! Тихий, спокойный городишко!
— С крепкой дверью посреди руин.
— Ладно, уговорила. Здесь что-то происходит. Но что?
— Не знаю, — буркнула я. — И знать не хочу. Но ящики в руинах просто так не ставят. И полы не чистят! Нюська, мне это не нравится! Может, уедем? Домой, а?
Сестрица воинственно выпятила подбородок, и я поняла — вытащить ее из Энска можно только трактором. Еще бы, тут вон примерочные есть… с эльфами, вашу же мать! И будущий мэр с букетом.
Может, если бы Хоттабыч не подорвал мою веру во вселенскую справедливость, мой инстинкт самосохранения тоже уступил бы инстинкту размножения. Но. Как всегда, но.
— Найдем клад и сразу уедем, — пообещала Нюська. — А до того с места не двинемся, слышишь?
Так я ей и поверила, что дело в кладе.
А Нюська вдруг насторожилась.
— Эй, слышишь? — страшным шепотом спросила она.
Я тоже прислушалась — и явственно услышала, как неподалеку громко и сердито выматерились. Черт, не хватало, чтобы нас здесь застукали!
— Прячься! — таким же страшным шепотом скомандовала я.
Нюська очертя голову нырнула в кусты боярышника, я — за ней, но к обсуждаемой двери никто не шел. Сказочное свинство, так мотать нервы хрупким девушкам!
Присев на корточки, я аккуратно, гусиным шагом, прокралась к углу дома, из-за которого слышались голоса. Ну, кто бы там ни был, за эту внеплановую физкультуру он ответит страшно!
Нюська тоже выглянула, но я показала ей кулак и высунулась из-за угла. Благо боярышником и молодой рябиной тут заросло практически все, и спрятать в кустах можно было не то что двух хрупких барышень, а целый отряд очень толстых партизан. Стараясь не шуметь, я раздвинула мешающие обзору ветки — и едва не взвыла!
Шагах в пятидесяти от моего наблюдательного пункта стояли, опираясь на лопаты, две совершенно несуразные личности — в темных ветровках, джинсах, перчатках и черных балаклавах! И это несмотря на самый что ни на есть белый летний день.
В руках у того, что повыше, был лист желтой бумаги, и он тихо что-то с него зачитывал второму. Слов я разобрать не могла.
— Тоже мне, ОМОН на учениях, — беззвучно пробормотала я, пытаясь силой мысли пронзить мятый листок и понять, уж не карта ли это сокровищ мадам Преображенской? Надеюсь, купленная в «Бляхином клубе», а не настоящая.
— Ну, что там? Кто?.. — нетерпеливо подергала меня за рукав Нюська, подползшая на четвереньках.
— Тихо ты! — огрызнулась я. — Не мешай слушать!
Нюська замерла и, кажется, даже дышать перестала. Я тоже. Что-то мне не верилось, что этих подозрительных типов тут только двое. И вообще, коварство их намерений не вызывало ни малейших сомнений. Эти нехорошие люди, они же редиски, копают наш клад. Наш! Клад! И плевать, что его нет!
Кажется, я так воинственно засопела, что теперь уже Нюська дернула меня за штанину и грозно на меня зашипела.
Вовремя. Потому что тот, кто был повыше и зачитывал с бумажки, повысил голос, и до нас с Нюськой донеслось:
— …гарнитур изумрудный из шести предметов, работы придворного ювелира его королевского высочества Георга Третьего; крест нательный с мощами святого Павла, привезен из крестового похода… — в подозрительно знакомом голосе восторг и благоговение мешались с жадностью и недоумением. Дойдя до блохоловки золотой, с эмалью, подаренной лорду Говарду в тысяча шестьсот семидесятом году герцогом Орлеанским, голос с отчетливыми еврейскими интонациями на мгновение замолк, но тут же перешел к возмущению: — Я не понимаю, дорогая моя, где же эта дверь?! Чертовщина какая-то! Вход в винный подвал обозначен здесь, но здесь его нет!
От этих знакомых интонаций у меня случился когнитивный диссонанс. Какого черта эти двое покушаются на наш с Нюськой клад?! То есть… клад-то, получается, есть?! А-ахренеть не встать!
Второй тип в балаклаве сунул (сунула) нос в бумажку, потом обернулась к стене, осмотрелась вокруг и снова уткнулась в бумажку.
— Тебе не кажется, дорогой, что северная стена — это та, что за углом? — и махнула рукой в нашу с Нюськой сторону.
— Твою гармошку, Гольцманы! Твою!.. — не выдержала я, но тут же зажала рот ладонью, чтобы не рассмеяться. Нервно.