Систер мое справедливое негодование возмутительно проигнорировала.
— Изумрудный гарнитур, — прошептала она мечтательно. — Шесть предметов! Слушай, что там может быть, а?
— Этажерка с полочками! — огрызнулась я, мстительно прислушалась к озадаченной тишине и сжалилась. — Ну я ж не гадалка! Тиара — наверняка. Ожерелье или фермуар… думаю, скорее ожерелье. Ну и серьги с браслетами. В общем, очень приличный клад, тьфу, то есть гарнитур.
Нюська громко сглотнула, но промолчала. Видать, представила себе комплект во всех красках. На здоровье, впрочем, лишь бы не выяснилось, что мэр нас обошел раньше и именно на наше наследство построил «Бляхин Клуб». Такого ни я, ни Нюська категорически не переживем!
— Блохоловка… — раздался еще более страшный и таинственный шепот, едва я легла. — Золотая и с эмалями… — И сестрица вдруг нормальным голосом, в котором отчетливо слышалось недоумение, уточнила: — А разве это не интимный подарок? Дамам сердца в память о незабываемых мгновениях?
— Не обязательно, — откликнулась я, тоже вдруг заинтересовавшись. — Модный же аксессуар был, могли и просто так подарить. Хотя… Филипп Орлеанский? Этот мог и не просто так. Еще как мог!
— И здесь геи, — то ли возмутилась, то ли порадовалась сестра, а я почувствовала, что зверею.
Нет, я прекрасно отношусь к геям! Замечательные они люди, у меня даже есть друзья-люди, тьфу, то есть геи! И никакого дела до блудливого предка мне тоже нет, кто бы там ни одарил его блохоловкой. Филипп Орлеанский, к примеру, всегда казался мне симпатичнее Анны Австрийской, так что у предка, по крайней мере, был вкус! Но рассуждать обо всем этом в тот момент, когда у меня рухнула личная жизнь… Это, увольте, где-то за гранью добра и зла!
— Слушай, Янка, — продолжила сестрица, не чуя, как над ней сгущаются тучи. — По моему, геи — это судьба и вообще семейная традиция, вон, аж со времен этого… герцога Орлеанского. Так что не сомневайся, бери Хоттабыча себе. Ты его приручишь, будешь чесать и хвалить, а он будет тебя завтраками кормить и ценности в семью нести… Блохоловки там… Фемуары…
Такого издевательства моя душа не выдержала. Схватив подушку, я спрыгнула с кровати, пробежала на цыпочках разделяющие нас два метра — и огрела гадину насмешливую.
— Ты! Да я тебя! Блохоловкой!..
Нюська в долгу не осталась, шмякнула подушкой меня. При этом гнусно хохоча и что-то такое приговаривая на тему «не все тебе надо мной ржать, и на нашей улице перевернется грузовик с космодесантниками». Не так связно и гладко, конечно. А вы сами попробуйте размахивать пуховой подушкой, ржать и еще что-то связное говорить!
Короче, напрыгались мы по самое немогу, порвали одну подушку, вторую уронили в открытое окно и попадали на Нюськину кровать. Вповалку.
— Где-то в чемодане был коньячок… — задумчиво протянула Нюска, отплевавшись от перьев.
— Закуси нет, — вздохнула я, снимая пестрое перо с носа.
— «Не буду ужинать, не буду», — передразнила меня Нюська. — А сама все сожрала. Нет чтобы позаботиться о будущем!
— А что мне, голодной сидеть, пока вы там милуетесь? — возмутилась я. — И вообще. Там была всего одна порция. Маленькая!
— Маленькая? — Нюська критически оглядела меня. Не знаю, правда, что она там кроме чуда в перьях разглядела, но сделала парадоксальный вывод: — Обязательно бери Хоттабыча. Отъешься на его маленьких порциях и подобреешь.
— Да иди ты, — лениво огрызнулась я.
— Уже иду, — жизнерадостно отозвалась Нюська и в самом деле пошла. К чемодану. За коньячком. — У меня там конфетки были… кажется… О, точно! Ну, не пропадем!
Вот как-то так и получилось, что в час ночи мы вылезли через окно на крышу с бутылочкой коньяку, тремя батончиками «Баунти», все в пуху и перьях. И не моя вина, что Нюське после десятка глотков из горла взбрело в голову запеть! И почему запела она «Ох, мороз, мороз», я тоже понятия не имею. А подпевала я ей исключительно от солидарности! Не могла ж я бросить единственную сестру в такой непростой момент ее жизни…
Особенно момент стал непрост, когда к нам присоединились сначала четыре местные кошки, тоже решившие спеть хором, потом баб Клава — с крылечка, а потом и Хоттабыч. Только он почему-то не пел, а объяснял Нюське, что для того чтобы спрыгнуть с крыши, надо отпустить трубу и кошачий хвост, и тогда он ее обязательно поймает.