-- Ритмическая нервная экзальтация. Исчерпывающего объяснения так и не нашли. Вся жизнь, вся вселенная основывается на ритме... впрочем, не буду морочить тебе голову космогонией. Опустимся до уровня Бэйсин-стрит. Почему люди шалеют от некоторых разновидностей музыки? Почему "Марсельеза" начала революцию?
-- Ну и почему же?
-- А бог его знает, -- пожал плечами Резерфорд. -- Ясно одно: определенные наборы фраз, не обязательно музыкальные, имеющие ритм, рифму или аллитерацию, накрепко привязываются к человеку, и избавиться от них очень трудно. А... -- тут он умолк. О'Брайен вопросительно посмотрел на него. А что? Несовершенство семантики, -- медленно произнес Резерфорд. -Интересно... Подумай. Джерри, "баба сеяла горох" можно в конце концов забыть. Такого типа фразу можно вычеркнуть из памяти. Но, предположим, существует фразеологическая цепочка, которую забыть невозможно. Ее невозможно изгнать из памяти -- само усилие забыть исключило бы результат. Гмм... Предположим, кто-то приказывает тебе ни при каких условиях не вспоминать о носе Билла Филдса. Ты ходишь и постоянно повторяешь: "Не вспоминать о носе, не вспоминать о носе". В конце концов слова эти теряют всякий смысл, а когда ты встречаешь Филдса, то приветствуешь его, скажем, так: "Мое почтение, мистер Нос". Понимаешь?
-- Пожалуй. Как в том анекдоте: если встретишь пегую лошадь, получишь большое наследство -- при условии, что проходя мимо нее, ни разу не подумаешь о ее хвосте.
-- Вот именно. -- Резерфорд даже обрадовался. -- Хватит одного идеального семантического узора, и забыть его будет невозможно. А идеальный узор должен включать в себя все. Он должен иметь ритм и ровно столько смысла, чтобы человек начал задумываться, в чем тут дело.
-- И можно придумать такой узор?
-- Конечно. Соединить лингвистику с математикой и психологией и посмотреть, что из этого получится. Возможно, нечто подобное случайно написали в средние века -- отсюда и безумные пляски.
-- Не нравится мне это, -- поморщился О'Брайен. -- Слишком уж отдает гипнозом.
-- Даже если так, то это самогипноз, к тому же бессознательный. В этом и состоит вся прелесть идеи. Давай-ка попробуем; двигай сюда стул.
Резерфорд потянулся за карандашом.
-- Эй, папа, -- вмешался Билл. -- А может, вы напишете эту штуку по-немецки?
Резерфорд и О'Брайен переглянулись, и в глазах у них вспыхнули дьявольские огоньки.
-- По-немецки... -- повторил Резерфорд. -- Ты ведь сдавал немецкий, правда, Джерри?
-- Да. И вы тоже его знаете. Почему бы и нет, можно написать и по-немецки. Нацистам, наверно, уже до чертиков надоел "Хорст Вессель".
-- Ну, ладно... так... ради пробы, -- сказал Резерфорд. -- Сначала ритм. Назойливый ритм, но с цезурой, чтобы избегнуть монотонности. Мелодия нам не нужна. -- Он принялся писать что-то на листке. -- Конечно, это маловероятно, и даже если получится, Вашингтон все равно этим не заинтересуется.
-- Мой дядя -- сенатор, -- мимоходом заметил О'Брайен.
ЛЕВОЙ!
ЛЕВОЙ!
ЛЕВАНТИНЕЦ с РЕВОЛЬВЕРОМ
ЛЕВАКОВ не ПЕРЕНОСИТ.
ХОТЯ держит нос НАЛЕВО
ЛЕВОЙ!
ЛЕВОЙ!
ЛЕВАНТИНЕЦ с РЕВОЛЬВЕРОМ...
-- Ну, а если я кое-что знаю об этом? - спросил сенатор О'Брайен.
Офицер разглядывал содержимое только что вскрытого конверта.
-- Мне вручили это пару недель назад, распорядившись, чтобы я не открывал его до получения приказа. И что теперь?
-- Вы прочли текст?
-- Прочел. Вы мучаете пленных немцев в адирондакском лагере. Дурите им голову считалкой, в которой, по-моему, смысла ни на грош.
-- Разумеется, ведь вы не знаете немецкого. Но на немцев это вроде бы действует.
-- Я знаю по сообщениям, что они много танцуют и поют.
-- Танцуют... не совсем так. Это неосознанные ритмические движения. И при этом они повторяют этот... -- как его? - ...семантический узор.
- У вас есть перевод?
- Есть, но по-английски это полная бессмыслица, а на немецком имеет подходящий ритм и мелодику. Я уже объяснял вам...
-- Я знаю, сенатор, знаю. Но у Военного департамента нет времени на теории.
-- Если говорить коротко, то я вам советую передавать эту "считалочку" как можно чаще в программах, предназначенных для Германии. Это может зацепить и дикторов, но они справятся. Впрочем, нацисты тоже, но прежде вся их хваленая организованность лопнет как мыльный пузырь. Привлеките к сотрудничеству радиостанции союзников...
-- Вы всерьез верите в это?
Сенатор рассмеялся.
-- Честно говоря, не очень. Но мой племянник почти убедил меня. Он помогал профессору Резерфорду разрабатывать эту... формулу.
-- И убедил вас?
-- Ну-у... не совсем. Но сам он ходит и постоянно бормочет ее по-немецки. То же самое и с Резерфордом. Так или иначе, вреда это не принесет, а я хотел бы изучить вопрос до конца.
-- И все же, -- офицер взглянул на стишок, -- чем может повредить человеку, если он будет повторять эту песенку? И каким образом это поможет нам?..
ЛЕВОЙ!
ЛЕВОЙ!
ЛЕВАНтинец с РЕВОЛЬвером
ЛЕВАков не ПЕРЕНОСИТ
ХОТЯ держит нос НАлево
ЛЕВОЙ!
ЛЕВОЙ!
-- Aber[4]! -- раздраженно сказал гауптман Харбен. -- Aber, aber, aber!
-- Никаких "но"! -- оборвал его командир, майор Эггерт. -- Деревню следует тщательно обыскать. Люди из ОКВ[5] остановятся здесь по пути на Восточный фронт, и мы должны быть уверены, что нигде нет спрятанного оружия.
-- Но мы обыскиваем эту деревню регулярно!
-- Ну так обыщите еще раз, -- распорядился Эггерт. -- Вы же знаете этих проклятых поляков. На минуту отвернешься, а они уже вытаскивают пушку прямо из воздуха. Мы не хотим, чтобы до фюрера дошли критические замечания по этому поводу. А теперь идите, мне нужно закончить рапорт. -- Он перелистал пачку записей. -- Поголовье скота, поголовье овец, ожидаемый урожай... Идите и дайте мне сосредоточиться. Повторяю приказ: тщательно все обыскать.
-- Хайль! -- угрюмо отсалютовал Харбен и повернулся кругом. По пути к двери его ноги сами нашли знакомый ритм, и он начал что-то бормотать.
-- Капитан Харбен!
Харбен остановился и повернулся к майору.
-- Что вы там, черт побери, бормочете под нос?
-- А-а, это... у солдат появилась новая строевая песня. Глупая, но запоминается хорошо. Под нее отлично маршируется.