В отделении участка пахло сигаретами, потом и чуть-чуть правосудием.
Жене было лет 14, и они с друзьями не смогли убежать от милицейского бобика. Пивные бутылки снарядом были переброшены через оградку детского садика, но уничтожение улик все же было замечено доблестными блюстителями закона.
– Раз уж все берете, так брали бы там, не знаю, книжки в библиотеке, – продолжал милиционер. – А то говорите, что берете все, а берете-то говно одно.
Хорошо хоть, не отправили сдавать анализы. Найденное пытливым медиком в крови и других естественных жидкостях организма содержимое не обрадовало бы ни участкового, ни сидящую в углу комнаты милицейского участка, спешно прибежавшую с работы маму.
В таких ситуациях меняющейся мимике мам могла бы позавидовать любая драматическая актриса – посвященные Жене поджатые губы и сверлящий взгляд, который, казалось, был способен оставить клеймо, быстро сменялись хлопаньем длинных ресниц, неловким перебиранием пряди волос и клятвенным заверением по приходу домой устроить юному борцу с системой такую выволочку, что она, мать родная, его сама не узнает.
Уж лучше бы она кричала. Последняя фраза про выволочку, произнесенная нежно-вкрадчивым голосом, не сулила ничего хорошего. Это означало, что мама донесет всю свою ярость до дома, не расплескав ни капли.
– Как 18 стукнет, в армию отправляйте, – пробурчал милиционер, сухо посмотрев на развязно сидящего Женю. – А то потеряете пацана.
Женю это сильно задело – его тут даже не считали полноценным участником разговора и обращались напрямую к маме, а не к нему. Его мнения вообще никто не спрашивал, как будто его мама была хозяйкой непослушного пекинеса, который сорвался с поводка и облаял прохожих.
Выйдя из участка, мама решительно устремилась вперед, оставив Женю позади.
Женщины всегда обижаются одинаково. Женя плелся следом и по звучному цоканью ее каблуков пытался определить, насколько все серьезно.
Да, обижаются одинаково. Зато каждый раз – непредсказуемо. Судя по звуку, тянуло на 6 баллов по шкале Рихтера, а то и на все 8. Бойкотом и спрятанной компьютерной мышкой уже явно не отделаться. Эти меры себя изжили. Бойкот – даже в радость, а компьютерную мышку мама прятала за аптечку, под бинты. Или в комод с обувью. Так или иначе, взрослые недооценивают способности зависимого от компьютера ребенка в нахождении пластикового предмета на проводе в квартире площадью 40 кв. м.
Обращаться к маме сейчас или пытаться оправдываться было не только бесполезно, но и чревато – тут надо было выждать паузу. Тонкий перешеек, отделяющий его от Гольфстрима из «Я в тебя столько сил вложила» и «Да сколько уже можно», можно было нарушить одним только не вовремя протянутым «Ну маам…».
Поэтому, засунув руки в карманы, Женя угрюмо волочился следом, рассматривая попадающихся по пути прохожих.
Те выглядели не лучше – насупленные мужики в костюмах и с дипломатами, женщины с поджатыми губами, агрессивно стреляющая глазами молодежь.
В России не принято улыбаться просто так. Для этого нужна какая-то веская причина. Широко улыбающийся незнакомый человек, идущий тебе навстречу, вызывает стойкое желание прижать покрепче сумку и бросить хмурое «Спасибо, не интересует». Только в России замечают неестественность улыбок в рекламах йогуртов, майонезов и шоколадок. Не заметить трудно – в этих рекламах даже старый дед, спустившийся к столу, улыбается и шутливо журит краснощекого внука, вместо того чтобы жаловаться на больные ноги и маленькую пенсию. Отец семейства сладко улыбается жене, а она обвивает его за шею и прижимается к щеке. Подозрительная нежность для людей, состоящих в браке. Складывается ощущение, что он вчера ей изменил, а она разбила его машину. Только никто об этом еще пока не знает. Все это счастливое семейство напоминает сценку из какого-то театра абсурда или американского ситкома. Идиллическое семейное помешательство сразу бросается в глаза и вызывает ухмылку.
А в моменте, где вся семья, лучезарно улыбаясь, смотрит в камеру, надо писать внизу предупреждение: «Не повторяйте дома. Выполнено профессионалами».
Дома мама решила, что ей надо выговориться. Или вернее, выкричаться. Для этих целей бойкот явно не подходил. Начали без прелюдий. Мама с порога развернулась на 180 и залепила звонкую пощечину. Задетая над дверью виселка с колокольчиками и висящей подковой (вроде бы она называлась музыкой ветра, или что-то типа того) тревожно бренчала, сливаясь со звоном заложенного от удара уха. Подкова раньше висела над дверью. Мама ее то вешала, то снимала – ей все казалось, что соседи будут коситься на них, как на язычников. Отец ее успокоил, сказав, что подкова висела над дверью даже у Нильса Бора. А если великий физик не видел в таком легком фетишизме ничего зазорного, то обычная семья из Екатеринбурга – тем более.