Данила не мог рассмотреть, есть ли у них глаза или нет. Только какие-то отверстия, похожие на глазницы. За стаей этой мрази стояло бесформенное чудовище, которое они видели раньше. Оно продолжало сжимать и разжимать челюсть с огромными клыками. Гигантский урод приближался к Игорю медленно, но настойчиво.
Раздалась настоящая какофония визгливого смеха. Большое чудовище подходило все ближе и ближе к Игорю, который, парализованный от страха, сидел на корточках и выл. Его руки, висящие вдоль тела, безвольно подергивались, глаза были закрыты, и, казалось, он смирился со своей участью. На голове у Игоря появились большие пучки седых волос. Махову показалось, что клочья белых волос – это вестники смерти и боли.
Паша тоже услышал дикий нечеловеческий смех. Он напомнил ему смех пьяных вокзальных женщин или вопль животного. Петрунин почему-то вспомнил дерущихся бабуинов в зоопарке, которые ревели, растягивая красные губы, и показывали желтые клыки, издавая при этом гортанные звуки.
Петрунину очень не хотелось идти в сторону, откуда доносились эти нечеловеческие стоны и цокот. Но тем не менее он заставил себя двигаться в направлении страшной какофонии. Подойдя к концу туннеля, он выглянул из-за стены и увидел Игоря, окруженного скользкими уродами. Неожиданно Игорь широко открыл глаза и посмотрел вокруг на беснующихся тварей и монстра, подходящего к нему. У него были глаза как у приговоренного к смерти. Перед смертью, когда человек понимает ее неизбежность, он как будто бы проваливается в иное измерение. Врачи называют это состояние – «прихожая». Это другое пространство с другими законами времени и ощущениями. Взгляд человека становился другим – он мог говорить и даже двигаться. Но было совершенно очевидно, что на самом деле приговоренный видел больше, чем все остальные. Он еще был жив, но уже смотрел на то, что находится за порогом жизни. Взгляд у Игоря был именно такой – отсутствующий и одновременно пронизывающий и глубокий.
Слизняки окружили Игоря, началась свалка. Но подоспевший монстр, похожий на помесь барракуды с быком, быстро разбросал свою свиту и, довольно урча, закрыл своим телом Игоря.
Сначала Игорь не почувствовал ничего. Он увидел только рядом с собой зверя, который щелкал челюстью и делал резкие движения отростками, похожими на руки. В изумлении Игорь смотрел вниз на образующиеся разрезы на футболке и джинсах. Затем появилась боль и что-то теплое. Игорь хлопал себя по ранам руками, но их было такое множество, что закрыть их одновременно не представлялось возможным. Игорь сжался, как губка, пытаясь хоть как-то удержать свои внутренности. Но они вылезали из него подобно мокрым красным змеям.
Зверь позволил ему кричать, пока ноги у Игоря окончательно не подкосились, и он упал в лужу своей крови. В предсмертных конвульсиях он увидел приближающуюся к нему широко раскрытую пасть, почувствовал, как челюсти сомкнулись на его голове.
IV
Паша и Данила встретились взглядами. Не сговариваясь, они побежали в глубь катакомб, подальше от этого кошмара. Игорю помочь они никак не могли. Чтобы не потеряться, они держали друг друга за руку, как маленькие дети. Фонарь работал только у Данилы, и батарейки садились, бросая жидкий свет по сторонам. Сделав немыслимое количество поворотов, пройдя не один километр, ребята устали и обреченно шли наугад. Вдруг Павел, глядя на стенку катакомбы, радостно закричал:
– Вот этот знак на стене, ну тот – знак сатаны! – и, остановившись, нежно провел по нему рукой.
– Не думал, что ты будешь так радоваться дьявольской символике, – спокойно сказал Данила. Теперь наверх пару сот метров, никуда не сворачивая. Не веря своему везению, они осторожно, словно боясь спугнуть удачу, медленно побрели по крутому подъёму. Впереди замаячил уличный серый свет.
Выйдя на улицу, они упали на землю, не замечая холода и влаги. Данила лег на траву и разбросал руки, словно хотел схватить в охапку низкое набухшее тучами небо. Неожиданным футбольным мячом из-за облаков выскочила желтая луна, которая тускло освещала предметы, размывая их очертания. Ребята долго молчали, смотря в небо. Первый заговорил Данила:
– Мы все умрем, – сказал он с каким-то мрачным удовлетворением в голосе. Ты умрешь, я умру, наши родители умрут, и противная продавщица в палатке. Нас всех сожрут могильные черви. Потом мы станем прахом. Потом ничем. И в этом ничего нет страшного – это биология. Но умирать вот так, как Игорь, это… это… неправильно… не по-человечески.