– Михайлыч, вот вы вчера рассказывали, что жена с Хандыги. А сами откуда?
– Не поверишь, оттуда, где и речки-то не было – с Тамбовской губернии. Земля там бедная, урожаи скудные. А семья большая, мал мала меньше – в те времена не грешили, рожали сколь Бог пошлет. Посему в 1913 году родители надумали перебраться в Сибирь. Мне тогда шесть лет было. Получили переселенческое свидетельство, подъемные и в специальных теплушках, их называли столыпинскими, покатили со всем своим немудреным скарбом в неведомые края.
В тех вагонах задняя половина была отгорожена. В ней люди везли инвентарь, коз, овец, кур. Добирались полтора месяца. На Зее нам отвели 30 десятин[20]. Уже на месте сделали деревянные бороны, телегу. На казенное пособие купили две лошади, корову. А за счет ссуды построили дом. Помнится, сосны, дабы дом долго стоял, в разное время пилили. Для стойкости от огня все какой-то особый день поджидали. Какой точно, уж запамятовал. А вот на пол, помню точно, деревья валили только при убывающей луне.
К следующей зиме амбар, хлев, конюшню поставили. Опосля ригу с соломенной крышей для сушки снопов хлеба и при ней гумно для обмолота. Между гумном и дворовой изгородью – огород. На нем матушка с девчонками овощи сажали. Картоху отдельно, на дальнем краю.
Только сейчас, с возрастом, стал понимать, каких трудов все это стоило старшим. Ведь строили без чьей-либо помощи. Токо отец, дядя и дедушка. А кроме стройки надо было еще валить лес, вывозить его из тайги; выращивать хлеб; готовить сено для скота. В общем, досталось им с верхом. Иные не выдерживали, возвращались обратно. В основном те, кому участки достались в низинах. У них Зея в августе каждый год заливала поля, а стога так и вовсе уносила.
Революция и Гражданская, слава богу, прошли в стороне. А вот черная оспа не миновала – кто-то занес. Тогда полдеревни на погост свезли. В нашей семье четверо заболели. Лежали, покрытые черно-синими струпьями. Бредили от температуры. Ничего не ели. Только пили. Самая младшая померла. У остальных, как и у меня, на лицах на всю жизнь остались отметины.
Раскулачивания, слава богу, избежали. Хотя, какие мы кулаки? Все своим горбом, без найму. Отец – молодец – все без спору сразу сдал в колхоз. Благодаря этому не тронули, оставили жить в дому, а у остальных крепких, что в колхоз не пошли, подчистую забрали и самих сослали незнамо куда.
Небо затянуло. Потихоньку закрапало. Без солнца сразу резко похолодало (это отличительная особенность районов вечной мерзлоты). Ближе к вечеру бросили якорь у узкого, словно прорубленного, угрюмого ущелья, из которого вытекала хрустальной чистоты речка.
Перед тем как соединиться с Алданом, она рассыпалась перламутровым веером по гальке. Между рукавчиками – островки, заросшие красноталом. Листочки ярко-зеленые, с черными крапинками.
Капитан с выбором места для ночевки не прогадал. Егор еще не успел обмотать ствол сосны швартовым канатом, а Михайлыч уже вытягивал на берег тайменя с раздутым брюхом. При вскрытии выяснилось, что этот обжора проглотил белку, чирка и налима. А теперь еще и на железку позарился.
Когда по мискам разложили куски вареной рыбы, к стану подбежал горностай в бурой летней шубке – учуял разбойник поживу. Капитан кинул ему жирный плавник.
Егор, опустошив очередную миску, вытянулся на лапнике и, поглаживая тугой живот, пропел:
– Так наелся и напился, что хрен за ногу завился.
Завершили ужин несколькими кружками чая, заваренного на смеси брусничных и смородинных листьев.
На ночь оставшиеся продукты, от греха подальше, подвесили на сучок (в лесу хватает желающих попользоваться дармовщиной), и разлеглись у костра.
Первым заговорил капитан и, как всегда, про рыбалку:
– В устье Гонама есть громадная ямина. Так я в ней как-то за вечер семь тайменей взял. У одного на голове три шрама, а на месте глаз – углубления, заросшие кожей, – слепой был. Орлан, похоже, постарался.
– Вы что, сетью ловили?
– Отнюдь, на блесну. В том-то и загвоздка – непонятно, как этот безглазый блесну запеленговал?
– Наверное, на колебание блесны ориентировался.
– Он вообще был какой-то необычный – когда я выволок его на берег, захрюкал, словно кабан. Все молча рты разевают, а этот все что-то сердито лопочет. И долго так.
– А у нас на Глухоманке тайменей нет. Зато харюзов немерено. Мы их петлей наладились ловить.
– Как это?
– Проще простого. С берега высмотришь, где стоят – они у холодных сливов любят собираться. Выберешь покрупней и петлю на длинном шесте со стороны головы осторожно заводишь. Как только дойдешь до плавника, резко вверх дергаешь. Этому меня мой дядя Бюэн, Царствие ему Небесное, научил, – осенил себя крестом Корней.