Итак, сезон изысканий определен — четыре месяца. Тут и организация и ликвидация работ, путь от Нижнеангарска к перевалам, наем рабочих, проводников… Как успеть? Рабочих дней остается в лучшем случае 80. Участок изысканий — почти 500 километров будущей трассы. О выходных не приходится мечтать, отдых — камеральная обработка в ненастье, когда нельзя работать в поле с инструментами. За каждый календарный день надо сделать шесть километров техеометрических ходов со съемкой и рубкой просек — «визирок». А в партии всего техперсонала семь человек плюс радист, два инженера, один из которых начальник, астроном-геодезист и четыре техника-путейца. Тайм большую надежду на самолет, который обещало прислать для съемки и рекогносцировки местности Главное управление Северного морского пути. А в партии-то все молодежь: начальнику 30 лет, старшему технику немного больше, а все остальные младше…
Как-то раз надо было исследовать один из возможных вариантов пересечения Байкальского хребта — через Окунайский перевал. Находится он километров на 30–40 севернее Гоуджокитского. Сведения об этом районе были крайне скудные. Карт достоверных не было. Прибайкальские аборигены эвенки эти места почти не знали. По словам стариков, «ходи шибко трудно, голый сопка, зверя, соболь нет». В проводники никто из опытных охотников не пошел. Вызвался один молодой эвенк Иван Лекарев. Он сказал: «Мальчишкой с отцом ходил на Окунайку».
Тогда у меня еще не было опыта восхождения на горы. По предположению моему, туда и обратно километров 30, подъем на 600–700 метров. День ходьбы. На рассвете проводник и я шагали вверх по берегу реки Секиликан. Вначале путь был сносный, встречались тропы со следами сохатых, тайга без больших завалов. Но постепенно подъем стал круче, долина уже, лиственница поредела, стала тоньше, тропы кончились. Солнце поднялось высоко, припекало, стало жарко. Впереди подступающие к воде крутые склоны, устланные крупноглыбовыми россыпями. Тут уж ходьба пошла вприпрыжку — с одного камня на другой. Попадая часто на мох, нога соскальзывала — и проваливаешься в пустоты. Колени покрылись ссадинами, того и гляди вывихнешь или сломаешь ногу. Решил дальше идти по воде, благо у берега река неглубокая. Но и здесь двигаться очень трудно: вода несется с большой скоростью, и надо преодолевать ее сопротивление да балансировать на скользких камнях. Ноги коченеют от холода, сердце стучит, а сам обливаешься потом. Собираюсь сделать привал.
Подходим к островку, покрытому густым кедровым стлаником. Иван Лекарев, шедший шагах в двух впереди, вдруг остановился, быстро сбросил берданку с плеча и присел. Инстинктивно я сделал то же и заслал патрон в ствол винчестера. Иван пальцами показывает мне на углубление в песке — ясный отпечаток крупной медвежьей лапы на глазах наполняется водой. Значит, только сейчас медведь был здесь. Огляделись вокруг, открытые склоны россыпи хорошо просматриваются, справа и слева пусто. Кроме стланика, на острове медведю укрыться негде.
А островок метров 30 ширины и 70–80 длины. Охотничий азарт победил осторожность — собаки с нами не было. Решили выпугнуть зверя из кустарника. Ружья на изготовку — и пошли. Я с одной стороны, Иван — с другой. Основательно прочесали островок — медведя нет. Первый охотничий подъем прошел, нервозность также, я сразу почувствовал сильную усталость. Установил затвор винтовки на предохранитель, хочу присесть на камень, но колени больно согнуть. Поставил ружье на камень и, опираясь на него руками, как на палку, опускаюсь на камень. Вдруг сильный удар по голове оглушил меня. Мгновенно пронеслась мысль: медведь! Подскочил Иван. Весь переменился в лице: «Живой!» — кричит. Еще не могу понять, что случилось. Только чувствую запах порохового перегара. «Живой», — говорю, а сам ощупываю шею. Пуля чиркнула по шее, прожгла воротник свитера. Почему сорвался курок с предохранителя? По-видимому, когда я присел, непроизвольно пристукнул прикладом, и от сотрясения он сорвался.
Иван Лекарев еще в начале похода признался, что места ему незнакомы, а в горах он совсем сник. Наконец немного разобрались в рельефе: я определил, где находится Окунайский перевал. Пора возвращаться, но, как попасть в нашу долину, я еще не уяснил. Мой спутник, видя, что мне тяжело идти, взял под руку и повел на восток. Сделали какой-то полукруг и подошли к крутому обрыву. Мой Иван заскулил: «Однако, заблудились. Как ночевать? Дров нет, воды нет, холодно, пропадать будем».
Я примерно нанес на миллиметровку схему нашего пути и по компасу указал Ивану обратное направление. Барометр показывал около 1800 метров. Вечерело. Надо успеть хотя бы спуститься с гольцовой зоны к растительности, заночевать у костра. С каждым шагом идти труднее.
Вызвездило, стало холодно, двигаюсь из последних сил. После очередного подъема мне стало невмоготу жарко, силы оставляют — вот-вот упадешь. Вся амуниция на мне давит невыносимой тяжестью. Бросил винчестер, сумку с продуктами, потом анероид. Тут мы подошли к небольшой вершине, круто поднимающейся метров на 40.
Иван показывает столбик из камней, сложенный кем-то. «Видишь, тропа, теперь мы найдем дорогу», — сказал он. Я не удержался, выругался. Столбик старый, весь порос мохом. «Какой-то дурак вроде тебя лет 20–30 назад прошел, а ты думаешь — тропил дорогу!» И тут силы оставили меня. С помощью Ивана спустился к подножию, сбросил полевую сумку, попросил Ивана вынуть компас и записную книжку. Хотел бросить бинокль, но Иван надел на себя. Остался у меня-только небольшой пистолет. Лежу, прилив жары сменился холодом, меня бьет лихорадка, страшное сердцебиение: стало страшно, боюсь шевелиться. Иван толкует одно: «Надо идти, пропадать будем».
Выдержав первый приступ, я попросил Ивана поднять меня и, еле двигая ногами, опираясь на него, шел, а то он просто волочил меня. Я потерял счет времени, ложился, поднимался. Сколько прошли — не знаю, только мне послышался плеск воды. Спрашиваю Ивана: «Слышишь, течет ключ?» — «Откуда здесь вода, — отвечает, — голый сопка». Но через — минуту уже ясно слышалось журчание воды. Услышал и Иван. Наконец добрались до воды — родник выбивается из-под камней. Ниже по берегу ручья рос стланик. Опустился на землю — лежу. Иван тем временем нарубил веток, развел костер, положил немного хвои под меня, стащил с меня сапоги и подвинул ноги к костру. А сам разостлал шкурку кабарги и улегся спать.
Чувствую, огонь подобрался к ногам. Хотел отодвинуться, и тут начался приступ — в голове затмение. Прихожу в себя — трясусь в лихорадке, все стынет, чувствую, как взмокшая от пота одежда на мне леденеет; «Иван, — кричу, — отодвинь огонь — пятки горят!» Он проснулся и смеется: «Убери ноги», — а я не могу. Ночь прошла в кошмаре, стоит пошевельнуться — начинается приступ, и так несколько раз. Не буду говорить, что пережил. Часто поднимал Ивана поддерживать костер. Рассвело. Разбудив Ивана, велел нарубить побольше топлива и вскипятить чай. Выпил я несколько глотков — больше не могу, и есть тоже не стал. Послал Ивана собрать брошенные вечером винтовку и веши.
Ходил он довольно долго. Все нашел, все принес; Я велел ему заготовить побольше топлива — стланика, — наложить хвои на подстилку мне и чтобы можно было укрыться на ночь и скорее отправляться в лагерь — передать: идти не могу, пусть пришлют помощь. Иван открыл мне банку консервов, нарезал хлеба, поставил котелок с чаем и ушел. Направление я ему показал.
Днем мне стало легче. Всматриваюсь в окружающий ландшафт, Видимость отличная. Вдали широкой лентой синеет Байкал. Далеко на горизонте в озеро вдается полоса земли. По очертанию — мыс Святой Нос. А до него почти 300 километров. Миража здесь не бывает. Высота мыса близка к 2 километрам, и я на отметке больше 1,5 километра — кривизна земли не мешает. От северной оконечности Байкала в мою сторону необъятная тайга. Просматриваются неровности рельефа, а место, где наш лагерь, отыскать не могу. Ориентиром при начале маршрута служили две симметричные сопки-близнецы по обе стороны нашей долины — с высоты хребта они сливались с предгорным рельефом. Днем несколько раз, когда я пробовал подняться, повторялись приступы.