Настал вечер, потом ночь. Ясная, морозная. На мне — легкий свитер и брезентовая куртка. Лежу на камнях, слегка прикрытый хвоей. Надо устраиваться ближе к костру. Топлива оказалось совсем немного — только видимость, куча хвойных веток. Заснуть нельзя — погаснет костер, замерзну. Постепенно подбрасываю ветви. Часы идут, а я зачем-то отмечаю в книжке время — вроде кому-то нужно, когда у меня перестанет биться сердце. Приходят и мрачные мысли. Если выживу, то с таким больным сердцем стану инвалидом. Надо менять профессию — участь незавидная.
С тоской гляжу, как куча ветвей тает… Огонь для меня — жизнь. Понемногу подбрасываю ветви. Хвоя мгновенно вспыхивает, сгорает. Все, чем укрывался, перебросано в костер, затем подстилка, на которой лежал, — последний мой резерв — идет в огонь. Предутренний мороз крепчает. Пронизывает насквозь. Делаю попытку ползком дотянуться до кустиков стланика. Но снова сердце парализует движения. Теперь остался последний шанс — отодвинуть. оставшиеся угольки и лечь на нагретые камни. Сколько-то времени продержусь. Это работа — а двигаться не могу. Как быть?
Пусть, думаю, сердце разорвется сразу, чем мучительное сознание, что ты замерзаешь. Шляпой сметаю в сторону угольки и золу. Стало непомерно жарко, весь в поту впадаю в забытье. Очнулся в лихорадке — одежда леденеет, перекатываюсь на место костра. Чувствую жар снизу. Поворачиваюсь другим боком. И так несколько раз. На востоке заалело — близко рассвет. На душе стало легче. Моя «лежанка» помогает. Никогда в жизни с таким нетерпением не ждал солнца, как теперь. Наконец-то оно вышло из-за горизонта, и все заиграло яркими красками. Под его лучами воздух быстро стал согреваться. Пришла уверенность — теперь я выживу.
День прошел, как предыдущий, в созерцании природы. Перед глазами все времена года. На севере снеговая шапка высочайшего гольца хребта Иняптук, серая зона гольцов ниже, кое-где пожелтевшие лиственницы, зеленый кедр, ель и сосна, обрамляющие голубое озеро. Захотелось пить. Ночью я, отодвигая остатки костра, нечаянно опрокинул котелок с чаем. Надо лезть зачерпнуть воды. После легкого моциона нагнулся зачерпнуть воды. Только вытянул кружку, как вынужден замереть на месте — очередной приступ.
Третий день как ничего не ел. Напился воды: от холода захватило в груди; есть так и не смог. Шел уже пятый час. Вновь тревожное состояние. Иван, думаю, сбился с пути, и меня не найдут. Ночь станет для меня последней. Но вот мне послышался звук колокольчика — в горах при безветрии слышимость великолепная. Потом он замер. Долго вслушивался — ничего. Возможно, звон в ушах! Через полчаса показалось: внизу где-то голоса людей. Услышал вновь, но как будто в стороне и дальше. Уходят в сторону!
Наконец я сообразил: у меня на боку пистолет «Коровенец». С трудом вытащил, заслал в ствол патрон, вытянул руку и нажал гашетку. Слышал первый выстрел, нажал еще и потерял сознание. Пришел в себя: топот ног, голоса (один: «Не двигается», другой: «Стрелял — значит, жив»). Открываю глаза, передо мною Иван, глаза слезятся, сам улыбается. Пришли четверо рабочих и Иван. Из принесенных двух жердей и легкого спального мешка соорудили носилки и понесли меня. Спускались быстро. Ниже метров на 500 увидел свою лошадь и конюха. Дышать стало легче. Принял привезенные сердечные капли, отдохнул немного. Потом попросил посадить на седло, и отправились в путь.
Поздно ночью добрались до лагеря. Я лег на свою самодельную койку и заснул. Приступы не повторились. Пролежал день.
Вы спросите, что было дальше? Отвечу: работа. Рекогносцировочные полеты над Байкальским и Северо-Муйским хребтами, путешествие по Верхней Ангаре, поход на Северо-Муйский хребет и снова на Окунайский перевал, но уже с аэрофотоснимками в руках, по тропе оленьего каравана, посланного туда с продовольствием, снаряжением, и новое приключение на этом злополучном перевале…
Ну а сердце? Еще десять лет служило оно БАМу, много раз за последние 40 лет в трудной обстановке повторяло приступы, но пока с перебоями работает…»
Не могу не привести рассказ другого активного участника тех событий, Николая Николаевича Струве, работавшего на участке смыкания Западного БАМа с Восточным. Это рассказ о том, что бывает в горах:
«Покинув гостеприимный берег озера Большое Ле-приндо, много дней шел наш отряд, продвигаясь в глубь гор, к наивысшей точке всей трассы БАМа, на горном хребте Удокан. Это было в 1938 году, мне было тогда 36 лет, но я был старше всех сотрудников партии, и этот пеший поход с тридцатикилометровыми ежедневными переходами по чащобам и звериным тропам удавалось осилить, используя небольшую хитрость — каждое утро я выходил ранее всех, а вечером приходил последним на очередной привал, пропустив на ходу мимо себя молодежь.
Наш путь лежал по долине реки Ингамакит, притока реки Чара. В последний день перехода долина заметно сузилась, нас обступили горы, и к вечеру, в тот час, когда уже легли глубокие тени, мы увидели впереди неясные очертания каменной стены. Как нам ни хотелось осмотреть это препятствие, но, увы, человеческие силы имеют предел, и усталость взяла верх. Не разбив палаток и даже не поужинав, мы юркнули в свои спальные мешки и мгновенно уснули мертвым сном. Я не перестаю удивляться животворному действию сна на свежем воздухе — через несколько часов сна усталости как не бывало, полные бодрости, мы высыпались из мешков и осмотрелись. Перед нами открывалась величественная картина: каменная стена громадной высоты соединяла оба берега реки. Эта стена посередине была пробита узким коридором со стенками, отшлифованными до зеркального блеска. Место нашего ночлега лежало недалеко от устья ущелья; здесь река после выхода из теснины распласталась, теряя скорость, но находила еще достаточно силы, чтобы катить булыги с человеческую голову.
Положение было малоутешительное. Мы все, и я в частности, сделали вывод, что неразумно углубляться в это ущелье по колено в бурлящей воде, не зная, сколько понадобится времени, чтобы пройти его, если вообще это возможно. Нам было ясно, что любой сильный дождь, который мог возникнуть в этой горной стране весьма неожиданно, превращает этот сравнительно скромный поток в мощную лавину воды и камней, высота которой, судя по отшлифованной поверхности коридора, была не менее трех-четырех метров — мы были бы сметены в одно мгновенье.
Оставался один-единственный способ добраться до точки смыкания с соседней партией товарища Мышкина Г. Н. — это подняться по боковым осыпям и обойти ущелье. К сожалению, мы не были альпинистами и не было соответствующего снаряжения, но у нас была цель, которой надо было достигнуть, чего бы то ни стоило. В противном случае трасса БАМа не могла сомкнуться в единую сквозную магистраль. Нам помогло то, что слева склон горного массива был не столь крут, покрыт он был крупной каменной россыпью, частично заросшей кедрачом, что говорило о сравнительной устойчивости. Шесть рабочих изъявили желание сопровождать нас (инженера Новикова и меня). Захватив запас продовольствия на трое суток и минимум снаряжения, мы двинулись в путь. Труден был подъем, постоянно приходилось карабкаться на камни или перескакивать с одного на другой. Но, вооружившись палками и действуя руками, где это было возможно, мы начали подъем и вскоре преодолели его. Вот мы уже на большой высоте, наш лагерь и стадо оленей скрылись из виду, мы теперь движемся вдоль ущелья, и местами чернеют его зияющие пропасти. Отсюда уже видна сложная форма ущелья. Кругом первозданный каменный хаос, впечатление от которого трудно описать. Дальше по ходу виднеется в дымке широкая долина — вот там наша заветная цель — общая точка смычки двух партий. Наше же чертово ущелье поворачивало резко вправо, а где было его начало, мы не видели, так как оно было скрыто крутым отрогом гольца. Теперь условия рельефа дали возможность постепенно опускаться, что было делом не менее трудным, чем подъем.
Наконец, мы спустились к берегу реки, текущей на восток по широкой, хорошо разработанной в ледниковую эпоху долине. Ее мы и увидели раньше, смотря издалека с высоты. Эта местность вполне соответствовала словесным описаниям, переданным ранее по радио от соседей. Минут 15–20 искали и наконец — ура! — обнаружили репер соседей и около него в надрезе кола заветную записку со всеми необходимыми геодезическими данными. Это соответствовало глубоким и хорошим традициям изыскательского искусства. Теперь наша задача была разрешимой. Надо было, опираясь на этот репер, тянуть трассу на запад и замкнуть ее с уже нами пройденным ходом в том месте у озера Леприндо, где мы его закончили, двигаясь на восток.