15 февраля 1978 года,
после визита к Джеку
Кэти все еще спала тяжелым сном после вчерашних возлияний. Теперь от меня пахло не только виски, но и табаком — Джек все время нервно курил. Я принял душ, моля бога, чтобы Кэти проснулась. Я хотел насладиться прикосновением к ее нежной, покрытой легким пушком коже. Но больше всего на свете я жаждал сказать Кэти, что ее брат жив. Слово, которое я дал Патрику и Джеку, уже меня тяготило. Кэти достаточно было бы просто поцеловать меня, спросить шепотом: «Где ты был?» — и я продал бы Патрика с потрохами.
— Давай, Кэти, просыпайся, прошу тебя, — громко сказал я.
Но бог не внял моим молитвам — скорее всего, из-за шума воды. Кэти все еще спала как убитая, когда я снова лег рядом с ней.
Я проснулся, когда началась передача «Открытый мир спорта»:
«Незабываемые минуты победы, боль поражения…»
— С ногой не так уж и плохо, — закричал я в ответ, — но вот голова болит!
— Ты что-то сказал? — крикнула Кэти из общей гостиной. — Хочешь что-нибудь съесть?
Я пошел на звук телевизора и нашел Косту, Мисти и Кэти — они пили «Вдову Клико», мой подарок.
— Черт, вы, ребята, времени зря не теряете!
— Это старая греческая традиция, — пояснил Коста, наливая мне стакан — Шампанское и «Открытый мир спорта». Олимпийские традиции у нас в крови.
— Шампанское? — усомнился я. — Не узо, не резина?[36]
На самом деле они просто хотели опохмелиться. Я выпил и тоже сел перед телевизором. Кэти опустилась на диван рядом со мной.
— Ты в порядке? — прошептала она.
— Как и все остальные…
Разумеется, я соврал. Возможно, это было самое наглое вранье за всю мою жизнь. Я сидел и смотрел в ящик, делая вид, что мир не изменился, а сам скрывал новость, которая могла бы спасти Кэти и ее семью от вечной тревоги и тоски. Чего ради? Из-за ярости Джека и Патрика? Это я бы пережил. Со мной случались и более серьезные вещи. Но парни оказались хитрецами. На кон поставлена моя честь. Раньше я не так трепетно к этому относился. Интересно, а что изменилось?
Мы сели смотреть старую ирландскую игру — хёрлинг, или кёрлинг, или что-то в этом духе. Поле было почти такое же, как в американском футболе, даже с воротами; игроки, орудуя странно изогнутыми хоккейными клюшками, перекатывали камень. Главными качествами были слепая отвага и крепкий череп. Игроки то и дело сталкивались и дрались, текла кровь.
— Я начинаю любить все ирландское! — Сказав это, я засмеялся и вдруг понял, что скучаю по работе. — И ирландцев оценил.
Никто не был голоден, и мы пропустили обед. От нечего делать мы с Кэти открыли коробку с подарками Пита Парсона. И вытащили бутылку кальвадоса — он заменяет французам бутан. Мы с Кэти закатили глаза. Зачем только мы сказали, что нам нравится это пойло? Вежливая ложь всегда возвращается к вам бумерангом. Потом Кэти открыла конверт, в котором было два билета на «Кордебалет» на Бродвее.
— Места в первом ряду партера, в середине! — Кэти захлопала в ладоши.
Мисти изящно вспрыгнула на кофейный столик.
— Сиськи и попки! — пела она, подражая звезде.
Нам не нужно было напиваться, как мой зять, чтобы заметить красоту Мисти. В коробке был еще один конверт, на нем было напечатано: «От партнеров». Внутри была записка: партнеры благодарили и приглашали 21-го, перед театром, на обед, а после театра — в «Радужный зал».
— Ужасно благородно с их стороны, — заметил Коста. — Можно подумать, что ты воскресил их после смерти.
С лица Кэти сошла улыбка — Коста попал по больному месту.
— Боже, Кэти, прости! — он начал извиняться.
Но дело было сделано — Кэти чуть не плакала.
Я готов был убить Косту — не потому, что он оскорбил ее чувства, но из-за того, что, сам того не желая, напомнил мне о неразрешимой проблеме. Мне стоило сказать всего несколько слов — и я осушил бы слезы любимой.
Она быстро успокоилась, обняла Косту и предложила выйти из дому. Мы дошли пешком до кафе на Бликер-стрит и заказали эспрессо. Потом отправились на площадь Вашингтона. Там здорово пахло марихуаной, но меня это не раздражало. Я выкурил свою долю травки в колледже, иногда на вечеринках выкуривал один-два косячка и иногда скучал по этому аромату. Больше всего мне нравилось, что марихуана действовала на людей мягко. Я не мог припомнить, чтобы на вечеринке, где люди баловались травкой, кто-нибудь так раздухарился, чтобы началась драка, а вот напившись, самые приличные люди почти всегда устраивали разборки. Хотел бы я знать, скольких серых клеточек недосчитается парень вроде Дуби после окончания учебы, — если, конечно, не скопытится.
— О-о! — Коста с шумом потянул носом воздух. — Копов поблизости нет, хотите получить героина на пять долларов?
Мисти промолчала. Я подумал, что Кэти сейчас упадет в обморок. Она удивленно взглянула на меня. Я отказался. Кэти тоже.
— Встретимся здесь! — Я кивнул на фонтан. Коста помахал рукой в знак согласия. Кэти взяла мою руку и положила ее себе на плечо. Мы спокойно посидели, наслаждаясь лаской и близостью, но наше уединение длилось всего несколько секунд. Когда Мисти и Коста вернулись, он выглядел очень расстроенным.
— Прости, Мо! — Он начал извиняться. — Я не знал, что ты полицейский!
— Я был полицейским, — поправил я. — Большая разница.
Итак, правда выплыла наружу. Должно быть, Кэти рассказала Мисти, но та поделилась с дружком не сразу, а только сейчас. Когда мы возвращались через парк, я ткнул новой тросточкой в сторону группки ребят, курящих марихуану метрах в десяти от полицейских в форме.
— Курение травки не считается особо тяжким нарушением. Один бог знает когда, но я надеюсь, что все это когда-нибудь переменится, — сказал я уверенно. — Возможно, лет через пять-десять даже обычных курильщиков будут забирать на улице.
Придя в квартиру, мы не выдержали и открыли кальвадос. Косте он понравился. Все остальные начали смешивать его с чем попало, и мы ужасно развеселились. Мисти достала свой сценарий рекламного клипа и распределила между нами роли. Коста — отец. Мисти — мать. Кэти — плаксивая дочь-подросток (эту роль в настоящей рекламе должна была играть Мисти). Ну а я стал, естественно, надоедливым младшим братом. Мы отрепетировали пару раз, потом поменялись ролями, а в конце присудили наших «Оскаров» лучшим исполнителям. Я получил приз за роль брата, и Мисти заявила, что я просто рожден для нее.
Кто-то вспомнил: практически любое пойло становится вкуснее, если добавить его в кофе, мы так и сделали, но кальвадос оказался одним из четырех жидких ингредиентов (три других — бензин, кагор и капустный рассол), которых и кофе не спасет.
Разложив матрасы на полу, мы погасили свет и стали смотреть фильм, который видела раньше только Кэти. «Печать зла» — черно-белая лента 50-х годов о продажном полицейском и мексиканском охотнике за торговцами наркотиками, получившим назначение в маленький городок на границе Техаса. Поставил фильм Орсон Уэллс, он же играл пьяного и вечно жрущего пончики полицейского. Надо очень любить Орсона Уэллса, чтобы вынести его в этой картине: возможно, продюсеры не желали тратиться на приличного гримера, а может, он сам решил выглядеть на экране огромным китом с двухдневной щетиной. Кстати, художник по гриму все-таки был, но весь его талант ушел на то, чтобы превратить Чарлтона Хестона в мексиканца. Когда-то Хестон не слишком удачно, на мой взгляд, сыграл еврея, но мексиканец он был и вовсе никакой, Хестон скорее напоминал белого баскетболиста, упавшего в чан с маслом, придающим коже искусственный оранжевый загар.
Дженет Ли в роли жены Хестона выглядела в сотню раз сексапильнее, чем в «Психозе». Она не должна была играть мексиканку, тем более что авторы экономили и на масле для загара. Еще более странным выглядел выбор на роль проститутки — брюнетки, все время готовящей чили и когда-то любившей героя Уэллса, Марлен Дитрих. Она-то не чета Хестону и прекрасно справилась. Правда, я всегда был немножко влюблен в Марлен Дитрих.