Некоторые ленивы от природы. Для них служба — это пятьдесят две зарплаты в год, медицинская страховка и хорошая пенсия. Они начинают обратный отсчет двадцатилетнего стажа с той минуты, как приступают к работе. Встречаются полицейские, которые делают успехи в работе, бывают неспособные, есть и психи. Некоторые полицейские получают в конце концов назначение в отделы, более известные как «группа резиновых пистолетов». У них есть значки, но они больше не используют оружие. Некоторые работают в архиве или на складе вещдоков.
Кое-кто находит свою нишу в офисах и в отделах, где делают «повседневную» полицейскую работу, но при ней риск бывает минимальным. Каждый знает — или утверждает, что знает, — что в Отделе собственной безопасности осведомителями работают ленивые, трусливые полицейские, те, кто боится улицы или не любит вести дела. В своей совсем не звездной карьере я старался не попадаться им на пути. Возможно, в Отделе служебных расследований есть хорошие полицейские, но сам род их деятельности уж больно противный. Другим известным отстойником является Отдел розыска пропавших. Я хочу сказать, что реальной работы там, по существу, нет.
— Вы Салли? — спросил я, наклонившись над его рабочим столом.
— Чего ты хочешь, Ахав?
— Эй, это здорово. У вас, парней из Отдела розыска пропавших, остается масса времени, чтобы читать классику. Белый кит испытывает меня… — Я попытался изобразить Грегори Пэка.
— Рико предупредил, что вы из умников.
Я почувствовал, что краснею.
— Ха, он звонил вам?
— Иначе я не стал бы с вами разговаривать, — ответил Салли. — Меня уже тошнит от всего этого шума и пыли, скоро просто вырвет. Я подробно рассказывал, что знаю, примерно пятидесяти парням. Напрасная трата времени.
Я промолчал. По размеру его брюха можно было сказать, что свободное время он тратит на поедание пончиков. Он отбарабанил все, что ему было известно, как вызубренный урок, потом передал мне папку с делом и кивнул на незанятый стол.
В папке содержалась бесполезная информация, только в большем количестве и более подробная. Там не было ничего, что указывало бы на добровольное исчезновение Патрика, но и ничего, что свидетельствовало бы о том, что он стал жертвой преступления. Я старательно переписал имена, адреса и номера телефонов всех, кто дал показания полицейским. В деле содержался отчет об инциденте. В принципе такие отчеты полагалось заполнять лишь в случае пропажи малолетних. Иногда их, правда, заполняли, чтобы отделаться от обезумевших от горя родственников. Прошло почти два месяца со времени исчезновения, но я не назвал бы Фрэнсиса Малоуни «обезумевшим от горя». Тем не менее, учитывая его личное «обаяние» и связи в мэрии, зарегистрированный отчет об инциденте не вызывал удивления
Я отдал дело Салли, поблагодарив его. Он долго жал мне руку с отсутствующим видом, и только попытка выдернуть ее вывела детектива из транса.
— Послушайте, — сказал он, взглянув на часы и убедившись, что никто не подслушивает, — почему бы нам не встретиться за ланчем, здесь, за углом, в «Бларни Стоун», около двух?
В обычное время я бы счел это попыткой получить халявный ланч в обмен на сотрудничество. Хотя общение с Салли казалось мне бессмысленным, я почувствовал, что его интересуют не только деньги. Нет, он хотел что-то со мной обсудить, и это не имело отношения к «Моби Дику».
— Хорошо, — согласился я. — В два.
Я пробежал указательным пальцем по клавиатуре из черных кнопок. Всегда найдется хотя бы один слабоумный среди всех жильцов дома, который откроет вам дверь в подъезд, ничего не спрашивая. Учитывая пристрастие манхэттенцев к еде на дому, это гарантирует почти беспрепятственное проникновение в любой дом без привратника в городе. По всей видимости, кто-то с нетерпением ждал свою хрустящую утку с соевым соусом, а может, именно в этом доме жили в основном слабоумные. Я услышал жужжание домофона, уже войдя в лифт.
Роберт Клингман был одним из соседей Патрика Малоуни по общежитию. Его не было на вечеринке в баре «У Пути» 7 декабря, но он был единственным студентом, который говорил с полицейскими и жил в Манхэттене. Стоя перед дверью в квартиру 5С и не зная, откроют мне или нет, я подумал, что должен был позвонить заранее. Однако я должен был убить время до встречи с Салли, и поскольку никто не жаждал пускаться в воспоминания о своей причастности к делу, я подумал, что элемент внезапности мог сработать в мою пользу.
Я почувствовал, что за мной наблюдают, и поднес жетон к глазку. И тут, совсем как в кино, звякнула цепочка, щелкнул замок, и отодвинулась щеколда. Дверь открылась внутрь, и я представился красивой пятидесятилетней женщине. Мать Клингмана оказалась соломенной блондинкой с озорными зелеными глазами и слишком сильно накрашенным лицом. К тому времени, как я ступил на лохматый ковер цвета авокадо, Перл Клингман уже рассказала мне, что она разведена с отцом Роберта.
Большая часть ковра была накрыта огромным листом бумаги. На нем было напечатано переплетение помеченных цифрами следов ног со стрелками, указывающими направление. Приятный мужской голос в глубине комнаты старался перекрыть ужасающую песню группы «КС и Саншайн бэнд».
— Потанцуем хасл? — Она принялась кокетничать со мной и вдруг заметила мою тросточку. — Нет, думаю, не потанцуем…
— Как-нибудь в другой раз.
Она вытащила кассету из стереопроигрывателя и принесла кофе, не спросив, что оперативник делает с тросточкой. Я отплатил ей любезностью и не стал сообщать, что я больше не полицейский, не на дежурстве и вообще гражданское лицо.
— Значит, вы оставили фамилию мужа, — спросил я, переводя разговор в нужное русло.
— Я ненавижу моего «экс», но свою девичью фамилию ненавижу еще больше. Конечно, Перл Клингман не бог весть что, — если вы понимаете, что я имею в виду, — но не сравнить с Перл Фейгенбаум.
Я был вынужден согласиться.
Она продолжала:
— Мой Бобби и фамилия — вот все хорошее, что я получила от этого ублюдка, своего бывшего мужа.
Она дала мне замечательный повод перейти к вопросам об исчезнувшем приятеле сына, который был его соседом по общежитию. К моему огорчению, этот ловкий маневр не дал полезных ответов. Бобби никогда не рассказывал о Патрике, сказала она. Ей кажется, что все другие соседи Бобби по комнате бывали у них дома, обедали, но она не припомнит, был ли среди них Патрик. Она сожалеет, что не может быть полезной, обещала дать мой телефон сыну, когда он позвонит.
— Мир не слишком приятное место, — произнесла Перл с неожиданной серьезностью, провожая меня к двери. — Мы лжем нашим детям и себе самим о честности в спорте и правосудии. Но все это просто ерунда. Мы постоянно притворяемся и обманываем. Правильнее было бы смириться с действительностью и перестать притворяться.
Я удивился: откуда такой циничный взгляд на жизнь?
— Вы думаете, это цинизм? — В ее голосе было удивление. — Все ведь так и есть. Неужели не понимаете?
— По-видимому, не понимаю.
Она снова пригласила меня поучаствовать в семинаре: это поможет мне понять. На сем мы распрощались, я поблагодарил ее, пожал руку. Идя к лифту, я вновь услышал серенаду в исполнении «КС и Саншайн бэнд». СТЭ, диско и лохматый ковер — я почти затосковал по «Фредди и Мечтателям».
Отыскать Салли оказалось не так-то просто. Он выбрал угловой двухместный столик в самом темном закоулке «Бларни Стоун» и трудился над половиной жареного цыпленка, запивая его бутылкой «Будвайзера». Прихрамывая, я подошел к его столику. Горошек и морковь на его тарелке, похоже, тушили в отбеливателе. Несчастный цыпленок выглядел не лучше. Во всяком случае, аппетита они не пробуждали. Я попросил официантку принести мне скотч.