— Мне не нужны никакие защитники, Авис, — разочарованно проговорила, периодически срываясь на крики, Анька. — И то, что Петька сейчас болеет, ровным счетом для меня ничего не значит. Я каждого из Вас уделаю поодиночке. Так что это Вам лучше держаться от меня подальше и, как ты сказал, «линять подобру-поздорову»!
С этими словами она пошла прочь лупить березки, по дороге безудержно плача и злясь на саму себя за свой глупый наив. Больше она с теми мальчишками не заговорила, полностью посвятив себя тренировкам и помощи деревенским жителям в быту, в особенности, матери Роггвера.
Анаис казалось, что она обязана заботиться, ухаживать о матери своего ушедшего на войну учителя, а потому ритуалом каждого дня стали походы в ее дом. Прасковья оказалась на редкость веселой, интересной женщиной с немалой долей самоиронии. Поэтому Анаис ни в коем случае не претило общество одинокой женщины, а помощь ей была только в радость, так как Прасковья была мало похожа на своего отрока по характеру и при каждом удобном случае нахваливала Анькино усердие и безмерно благодарила за оказанную ей помощь. Анаис ходила за водой к колодцу, за поленьями и хворостом, помогала убирать по дому и кормила злого домового: он слегка раздобрел и пел весьма неприличные частушки:
Заскочил однажды Борька
И весь мятный квас допил,
Он залез к Прасковье в норку
И за грудь ее схватил.
Женщина, краснея, как рак, все равно смеялась. На деликатные вопросы Анаис, о каком Борьке идет речь, она сначала долго отмахивалась и говорила, что просто с ним частушки выходят складными. Однако, понимая, что Анька — девчонка далеко не глупая, поведала о том, что к ней частенько заходит пожилой сосед-бортник, Борис, который уже давным-давно овдовел и запивал горе плохой медовухой, но с недавнего времени он стал заглядывать к ней, чтобы выпить ее фирменного кваса. Приходит он уже весьма нетрезвым, а потому вечно норовит полапать ее телеса и признается ей в любви. Роггвера этот старик раздражает, а потому Прасковья не позволяет ему такой распущенности.
Помимо помощи по дому Анаис училась у нее готовке. Настоящая мастерица в этом искусстве была рада передать свой талант девчонке, которая ежедневно скрашивала ее одиночество.
— Вот смотрю я на тебя и вспоминаю те самые времена, когда мы с Рогги и Вигмарром были одной полной семьей, — произнесла однажды между делом Прасковья, лукаво улыбнувшись.
— Почему же? — с легким недоумением спросила Анаис, нарезая очень неосторожно лучок. Действительно, это казалось весьма странным сравнением.
— Ох-ох, Анютка! — женщина с трудом присела рядом и ответила. — Когда Вигмарр начал обучать Рогги бою, сынок мой упорно пытался делать все дела левой рукой. Из-за этого он постоянно калечился, резался, как и ты сейчас.
— Вы так проницательны! — абсолютно искренне восхитилась Анаис.
— Я все-таки мать, как никак, — душевно улыбнулась Прасковья и подошла к кладовой в поисках зайчатины. — Мой Рогги все-таки научился работать левой рукой. Но сколько же было выстрадано… Все-таки Вигмарр слишком много от него требовал!
— И в чем же секрет… матушка? — нетерпеливо полюбопытствовала Анаис. — Как он научился этому?
— Секрет? А никакого секрета и нет. Секрет в упорстве. Сынок мой никогда не сдавался. И ты, Анечка, никогда не сдавайся. — с этими словами Прасковья положила на стол остатки мясной тушки и уверенно подала нож для разделки дичи Анаис.
Глава VIII
Однажды еще при жизни родителей Анаис впервые приехала к дядюшке Анатрогу, чтобы погостить у него некоторое время в деревне Ольх. Тогда она никого не знала, чуралась каждого жителя и старалась действовать в одиночку. Ближе к вечеру она наблюдала, как деревенские заходили гурьбой в баню, а выходили оттуда красными и вспотевшими, но зато веселыми и по-настоящему счастливыми. Анаис в деревне была предоставлена сама себе, а потому никто из служащих в доме Анатрога не заботился о ее интересах больше ее самой.
Анаис тронула зависть, и она решила сходить в баню, когда никого там уже не будет. И вот на закате дня с заходом солнца, когда все, кто хотел, уже туда сходили, Анька зашла в баню. Печь-каменка все еще горела, но внутри все равно было темно. И сыро. Из глубины бани доносились звуки плеска воды в бадье. Анаис не на шутку испугалась — она не видела, чтобы кто-то еще заходил и уходил оттуда. Затем звуки воды резко прекратились, и Анаис сильно выругнулась. Послышался злобный смех и похрюкивание. Анаис закричала и бросилась к выходу. Дверь не отпиралась! Такое было ощущение, что кто-то закрыл ее снаружи и принципиально не хотел выпускать. Анаис закричала еще сильнее и истерично зарыдала, моля о помощи дверь. Смех сзади девочки только усиливался. Воздух вокруг стал жарким, парным. Дышать становилось просто невозможно, Анаис задыхалась и кричала уже из последних сил. На мгновение она обернулась и увидела сквозь дымку светящиеся фиолетовые злые глаза на том месте, где стоит печь. Анаис уже начинала терять сознание, как вдруг, наконец-то, дверь «отозвалась» на ее мольбы и открылась. Она выпала из бани и, лежа на земле, вся огненно-красная, вспотевшая, в саже с ног до головы увидела над собой худенького мальчика с большой, несоразмерной со всем телом головой, взъерошенными во все стороны волосами и по-настоящему доброй улыбкой.