— Какой ужас! — округлила глаза Анаис. — А что твой отец…
— Какой отец, Анькаа? — невесело усмехнулась Чернавка. — Нет у меня никакого отца! Я стольчанка!
Наступила неловкая тишина. Когда Чернавка отошла от рассказа, она решила нарушить молчание:
— А ведь ты его, наверное, хорошо знаешь…
— Что? — недоуменно произнесла Анаис. — Ты о ком? А, о Роггвере, что ль? Не знаю, может быть. А что?
— Ну, может, скажешь, что ему нравится, например, — неуверенно поинтересовалась Чернавка.
«Ага, так я тебе и скажу!» — злобно подумала про себя Анаис.
— Убивать тенгри, — вместо этого ответила Анька.
— Ну понятно, — хихикнула Чернавка. — Ну а в целом, я имею ввиду?
— Хм, — наигранно задумалась Анька. — Наверное… убивать тенгри.
— Ну, значит, у меня нет шансов, — так же наигранно опечалилась Чернавка.
— А зачем тебе? — как бы невзначай спросила Анаис. — Нравится тебе, что ль?
— Ох, Анькаа! — влюбленно улыбнулась Чернавка и мечтательно посмотрела на небеса. — В Роггвера все девки в деревне втюрились. Только он угрюмый и ни с кем разговаривать не хочет.
— Ну что ж! — грубо произнесла Анаис. — Если ты ему на ужин принесешь убитого тенгри, то, наверное, он сразу растает.
— Анькаа, — коварно улыбнувшись, протянула Чернавка. — Я слышу нотки ревности в твоем голосе. Неужто ты ревнуешь Рогги?
— Нет! — громко ответила Анаис и покраснела.
— Я поняла! — засмеялась Чернавка. — Ты меня ревнуешь!
— Конечно, Чернавушка! Я ведь хотела сыграть с тобой свадьбу, а ты вот так со мной обошлась! — рассмеялась в ответ Анаис, и у нее немного отлегло в душе.
— Ну простии! — еще сильнее расхохоталась девушка, взявшись за живот. — Анькаа, будем подружками? У меня вся деревня в подружках, тебя не хватает. Будешь меня смешить.
— Ну хорошо, давай, буду тебя смешить, — натянуто улыбнулась Анаис.
— Ну и, разумеется, если что-то будет нужно, дай знать, — подмигнула Чернавка. — Подружки на то и подружки. Советом каким, аль помощью…
— Хорошо-хорошо! И ты ко мне обращайся, если нужно дрова до дома донести.
— А что, если мы так каждый день утром будем вместе возвращаться? — умоляюще попросила Чернавка.
— И что же? — любопытствовал лежащий на печи Петька. — Ты согласилась?
— Ну, а почему бы и не помочь? — стиснув губы, ответила Анаис и посмотрела в угол. Там сидел домовой, похожий на озорного и хулиганистого ребенка, и нахально на нее посмотрел, высунув язык.
— Почему ты так всем помогаешь?
— Ну здесь и заняться больше нечем, — пожала плечами девочка. — Так хоть пользу какую принесу. К тому же я просто не умею отказывать…
— А почему Прасковье этой помогаешь? — продолжал напирать Петька и закашлял со свистом. — Из-за этого твоего… Роггвера?
Анаис многозначительно промолчала и показала язык домовому. Тот захихикал и убежал в кладовку.
— И этой Чернавке решила помогать, — продолжил Петька, смотря в потолок.
Анаис и тут не нашла, что ответить.
— Ведь тебе же этот Роггвер нравится? — как бы невзначай уточнил Петька.
— Ну я же ей об этом не скажу, — вздохнула Анаис. Петька изменился в лице и погрустнел. — К тому же у меня, я считаю, куда больше шансов, чем у нее.
Анька горделиво улыбнулась и сладко потянулась, мечтательно посмотрев на Петьку; тот, чтобы она не заметила его опечаленного выражения лица, закашлял, что есть сил.
— Эх, Петька-Петька! — покачала головой Анаис. — Когда же ты уже выздоровеешь?
— Хороший вопрос, — прохрипел Петька. — Продолжай, пожалуйста! Расскажи еще, что в деревне происходит.
Давным-давно в деревне Ольх взяли за традицию называть новорожденных жеребят в барской конюшне тем именем, которое даст ему хозяин Ольха. Считалось и считается по сей день, что конь с рождения привязан к тому, кто выдал ему имя. Таким образом, барин Ольха, называя каждого появившегося на свет жеребенка, заявляет свое право на владение лошадью.
На войну с князем Велимиром были взяты все кони и лошади, даже те, у которых случка была месяца четыре-пять тому назад. Совсем же брюхатых кобыл было решено оставить; все равно ехать на них было бы весьма затруднительно в их-то положении. Так и остались пять или шесть кобылок в барской конюшне, беременность которых в условиях холода, голода и «крысиного мора» проходила невыносимо тяжело. Выжила лишь одна более-менее выносливая лошадь, Верея; все остальные, как бы иронично это не звучало, откинули копыта.