— Какой великодушный! — усмехнулась Анаис.
— А ты думала!
— Петька, ты точно ничего не хочешь поесть? — озабоченно спросила Анаис. — Сегодня ни куска не отведал, твои тетки говорят, что и последние дня два ты ничего не ел.
— Успокойся, Анька, — вздохнув, усталым голосом ответил Петька. — Мне действительно ничего не хочется. Спасибо за заботу!
— Эх, да не за что — вздохнула Анаис и выпила квасу. — Что еще Никитка говорит?
— Много полезного, — неохотно отвечал Петька, кусая ногти на пальцах. — На самом деле, чего я не ожидал от Никитки так это того, что я с ним смогу серьезно поговорить.
— Серьезно? — усмехнувшись, с заметным скепсисом уточнила Анаис.
— Ну по-взрослому, — почесал голову Петька.
— Считаешь ли ты категорический императив единственно верной нормой?
— Э, Анька, — засмеялся Петька и снова чихнул. — Ох, прости! Я таких мудреных слов не ведаю.
— Да я тоже, — засмеялась Анаис. — Это мой батька такое говорил, когда я ему заявляла, что хочу поскорее повзрослеть. На всю жизнь запомнила.
— Не, ну у нас другой все-таки с Никиткой разговор был.
— Ну ладно тогда.
— Но дал он мне очень дельный совет, — с этими словами Петька закусил верхнюю губу и покраснел.
— И какой же?
— Ну, — Петька вздохнул, с трудом сел на печь и заметно задрожал так, что Анаис стало немного не по себе. — Мне надо тебе кое-в-чем признаться, пока не стало поздно.
— Пока не стало поздно? — подозрительно переспросила Анаис.
— Анька, я… я… — Петька сильно закашлял, жадно глотая воздух ртом. — Анька, я тебя люблю! Прости!
— Петька, ты чего? — недоуменно отозвалась Анаис, ошарашенно озираясь по сторонам. — Ты просто в бреду, наверное.
— Нет, — категорично ответил Петька и, дрожа, лег обратно на печь. — Я совершенно серьезно.
— И что же мне делать теперь делать с этой информацией? — опустошенно спросила Анаис и посмотрела на свои дрожащие коленки. Конечности заледенели, а находиться в помещении рядом с Петькой ей больше не хотелось.
— Жить своей обычной жизнью. Просто я должен был это тебе сказать. Пока не поздно, — скорбным тоном произнес Петька.
— Что значит «не поздно», Петька!? — разгорячилась Анаис. — Ты же не умрешь!
— Ну, — тихо шмыгнув носом, промычал мальчик. — Я не хотел тебя расстраивать. Но мне недолго осталось. Я это чувствую.
— Это неправда! — чуть ли не плача, кричала Анаис. — Это все неправда!
— Анька, я не ожидал от тебя такого, — удивился Петька. — Прости меня, пожалуйста!
— Я же дала слово! — продолжала кричать Анаис. — Я дала тебе слово ухаживать за тобой, пока ты не выздоровеешь!
— Прости меня, Анька!
Глава XI
— Прасковуфка, отворяй ворота! — в дверь ломились с такой силой, что выломали бы, если б Прасковья не открыла ее.
— Борька! — весьма неискренне улыбнувшись, поприветствовала хозяйка. — Принес, что я просила?
— Ради тебя, дуфа моя, я готов принести хоть солнце с неба! — любезно ответил Борис и с грохотом протащил через всю комнату бочку меда. Это был сухонький маленький мужичок с небольшой изрядно поседевшей бородой и без половины зубов во рту. — Благо, дуфа у тебя ого-го!
С этими словами Борька, нелепо пританцовывая, подошел к Прасковье сзади и грубо схватил ее за грудь. Анаис, все это время помешивавшая веслом будущий квас в деревянной кадке, округлила глаза так, что стала походить на ошалевшего кота, и уставилась в пол. Были б руки свободные, она бы и уши заткнула.
— Борька, ну перестань! — возмутилась Прасковья и безуспешно попыталась вырваться из объятий бортника, но тот, видно, был сегодня трезв, а потому вцепился в нее мертвой хваткой и не отпускал.
Без того курьезную ситуацию добил вылезший из кладовки домовой:
— О, Борька, здравствуй! — ехидно пробормотал Аркашка. — Ну что, отымел уже Прасковью?
— Да перестаньте Вы, дураки! — заверещала окончательно покрасневшая с ног до головы Прасковья и резко вылезла из объятий Бориса. — У меня тут девка — дите еще младое, а Вы такие непристойности говорите! Постыдились бы, поганцы!
— Простите меня, дуралея, — почесал Борька голову, которую он стыдливо свесил. — Я ф не знал, не видал… А девке-то учиться надо, вот! Это взрослая фызнь и все такое. Потом еще мои слова попомнит и будет фдать, когда ее муфык будет ей так фэ делать!
— Конечно, Борька! — еще более неискренне ответила Прасковья. — Иди домой, пожалуйста.
— Хорофо, Прасковуфка, я уйду. Но вернусь вечером.
— Обязательно!
— Я тебя умоляю, Прасковья! — проворчал домовой. — Молодежь еще более совращенная, чем мы.