Старик и устье. Выносливость Джона Спейна вызывала глубокое почтение. Рекальдо не мог думать о нем без восхищения. Старик вел спартанский образ жизни. Появился здесь один и с тех пор жил в одиночку. Прикатил на раздолбанной машине, которая волокла за собой его любимую лодку, поставил палатку в Трианаке, в стенах разрушенной школы, и взялся восстанавливать ее собственными силами. Возможно, это было продиктовано чисто экономическими соображениями, поскольку руки у него росли явно не из того места. Соседи с интересом наблюдали, как Спейн упорно, но без особых результатов бился над ремонтом, однако стеснялись или были слишком деликатны, чтобы навязывать свою помощь. Дали время себя проявить: пусть, мол, вытворяет со старым зданием все, что угодно. Восхищались его настойчивостью. Однако через некоторое время поняли, что этот человек ничего не понимает в строительстве, и вскоре плотник, затем кровельщик и, наконец, сантехник предложили помочь. Гордый, но доведенный до отчаяния Джон Спейн с благодарностью принял предложения, однако расплатиться мог единственным способом: натаскивать детей, если те не справлялись со школьной программой. И поскольку благодетели вежливо, но твердо отказались от подобной услуги, настоял на том, чтобы снабжать их свежей рыбой.
Потом потребность в помощи миновала, благодетели исчезли, и он остался при своей рыбалке и при своих книгах. К нему не лезли, не беспокоили, держались с отстраненной сдержанностью. Казалось, в этих местах царило негласное правило: не откровенничать и не слишком общаться с пришлыми. В этом смысле Спейн был защищен, поскольку люди в глубине души сохраняли уважение к религии, к тому, кто он есть или кем был раньше. И по мере того как распространялась молва о его учености, зашита становилась только крепче. В то время как местные держали дистанцию, другие приезжие не особенно замечали Спейна. А если замечали, считали отшельником. Все, кроме Крессиды Суини, которую забросали непрошеными советами и даже осудили после того, как стали замечать ее сына в компании старика.
Рекальдо раздумывал об этом и следил за лодкой, пока та не скрылась за мысом в двухстах ярдах выше по течению от границы сада Эванджелин Уолтер. Спейн либо возвращался к себе домой, либо шел дальше вверх по реке. Рекальдо по опыту знал, что Спейн был одним из немногих, кто умел управлять суденышком в темное время суток, когда на воде не разглядеть ориентиров и путешествие становится предательски опасным. А сегодня особенно, подумал сержант, подняв глаза на грозное небо. Интересно, подумал он, сколько людей были свидетелями того, как старик пытался передать ему свои навыки? Это была одна из удивительных загадок Пэссидж-Саут и его обитателей. Даже если сам ты никого вокруг не заметил или отплыл далеко от берега, все равно всем известно, чем ты занимался и с кем.
Рекальдо было не по себе из-за того, что он не присутствовал на допросе Спейна. Старик бывал то надменным, то грубым, а иногда и тем и другим сразу. Задира Макбрайд с его шуточками мог спровоцировать его на самое худшее. Однако полицейский тут же оборвал себя: когда Спейн только-только поселился в Трианаке, ему приходилось выдерживать и не такое. Даже после двенадцати лет жизни здесь его продолжали считать чужаком. «Как и меня», – погрустнел Рекальдо. От печальных мыслей у него по спине пробежали мурашки. Они здесь все были чужаками, кроме О'Дауда: миссис Уолтер, супруги Суини, он сам и Спейн.
А тех, кто втерся в чужую компанию, не помешает выставить вон.
Рекальдо выждал пятнадцать минут, затем соскользнул в надувную лодку и оттолкнулся от берега. Посудина была неуклюжей, но благодаря мощному подвесному мотору исключительно быстрой. Он брал моторку, если требовалось преодолеть значительные расстояния. Нередко в компании с таможенником и сотрудником акцизного управления. Лодка была темного цвета и в сумерках сливалась с водой. Поэтому он и выбрал ее, а не свой ялик, у которого, впрочем» отсутствовал мотор.