Хождение Северина во тьму. Пражские призраки

POLARIS

ПУТЕШЕСТВИЯ. ПРИКЛЮЧЕНИЯ. ФАНТАСТИКА CCLI

Пауль ЛЕППИН ХОЖДЕНИЕ СЕВЕРИНА ВО ТЬМУ Пражские призраки

ХОЖДЕНИЕ СЕВЕРИНА ВО ТЬМУ

Книга первая ОДИН ГОД ИЗ ЖИЗНИ СЕВЕРИНА

1

Этой осенью Северину исполнилось двадцать три года. Во второй половине дня, изнуренный мучительной конторской работой, он возвращался к себе в комнату, кидался на обитый черной кожей диван и спал до вечера. Лишь когда снаружи зажигались фонари, он выходил на улицу. Он видел, как солнце шествует над городом, только летом, в дни длинные и знойные. Да еще по воскресеньям, когда весь день принадлежал ему и он во время прогулок раздумывал о своем недолгом студенчестве.

После двух или трех семестров Северин бросил учебу и нашел место в бюро. Теперь он по полдня сидел в ненавистной конторе, склонив болезненное и безбородое мальчишеское лицо над рядами цифр. Вместе с царящим в комнате холодом в тело проникало нездоровое нервное смятение, лишая душу покоя. Вечное однообразие заставляло руки дрожать. Нескончаемая усталость впивалась в виски, и Северин вдавливал глазные яблоки пальцами в голову, пока боль не пронзала его.

В этом дождливом октябре он целую неделю не видел Зденку. Ее ежедневные письма с просьбами о встрече раздраженно отбрасывал в сторону, не отвечая. В его венах начали пульсировать желания, которые Зденке было не удовлетворить. И нынче вечером, когда он, затуманенный сном, вышел на улицу, его, как всегда, захлестнуло волнующее ожидание, смутное и необыкновенное любопытство. Широко распахнув глаза, смотрел он на город с мелькающими мимо силуэтами прохожих. Шум экипажей и грохот трамваев сливался с человеческими голосами в гармоническом единстве, то и дело разрываемом разобщенными зовами или криками, в которые он вслушивался с особым чувством, словно находил в них нечто небывалое. Больше всего ему приглянулись улицы, не тронутые бурливой суетой. Там, когда он прищуривался и смотрел сквозь полусомкнутые веки, очертания домов вокруг фантастически изменялись. Потом он прошел вдоль стен огромных садов, окружавших больницы и учреждения. В ноздри ударил запах палой листвы и пропитанной влагой земли. Он знал, что где-то поблизости есть церковь. Вечер только начался, и на улице, за исключением случайных прохожих, было пусто. Северин остановился в тени под балконами, пытаясь понять, отчего так колотится сердце.

Неужели эти чувства навеял город своими темными фасадами, большими и безмолвными площадями и давно потухшими страстями? Северину всегда казалось, будто он чувствует прикосновение неких невидимых дланей. Он припоминал, что не раз целыми днями бродил по давно знакомым и изученным кварталам, не узнавая их. Иногда воскресным утром он прогуливался у богадельни или спускался по улице мимо храма Благовещения на Слупах и с удивлением понимал, что живет здесь с самого детства. Когда сияло солнце, отражаясь в истертых ступенях, в голову невольно приходили зимние вечера с заметенной снегом мостовой и мерцающими в лужах отсветами фонарей. Ему мерещилось, что на него наложены чары. В груди росло гневное желание разрушить их и преобразиться.

Он часто раздумывал, не трагична ли его душевная скудость. Им овладевала горечь, изливавшаяся в бессильных проклятиях; часами длилась мучительная опустошенность. Зденка об этом и не подозревала. Угрюмый, плотно сжав губы и подняв воротник пальто, шел он сегодня по городу к излучине Влтавы, туда, где она ждала его.

Он шагал по длинной, шумной улице, той самой, по которой многие годы ходил в школу. Здесь, по пути домой, он выкурил первую сигарету и здесь же вместе с чешскими мальчишками участвовал в побоищах, что устраивались на Виноградских шанцах. Он никогда не был вождем и героем, но также ни разу не струсил. Однако если вдруг удавалось угодить камнем противнику в лоб, сердце переполнялось полнокровным и тайным удовольствием. Повести о рыцарях и сказания о мореплавателях, что он читал дома, стали его маленькой, но истинной жизнью: к щекам и рукам приливала горячая кровь, от немого волнения перехватывало дыхание. С тех пор, в годы своей юности, он больше не чувствовал ничего подобного. Тем не менее, слепые порывы, некогда заставлявшие его бежать после уроков на заброшенные шанцы и бросаться в битву, с годами неизмеримо усилились и распирали изнутри. Иногда его охватывал подспудный страх, даже ужас, что жизнь так и канет в песок. Стоило ему повзрослеть и начать самостоятельно зарабатывать на пропитание, как вокруг выросли голые стены рассудочности, сузив горизонты. Куда бы он ни посмотрел, взгляд упирался в привычную и рутинную повседневность. Рано утром он уходил в канцелярию и днем возвращался домой; оставшееся время спал. Он напоминал себе человека, стоящего с лопатой в яме. Он копал и отбрасывал, но мелкий, подвижный песок вновь и вновь осыпался, заполняя пространство.