Наверное, там, в университете, аппаратчик городского масштаба задел мое самолюбие. Но важнее другое. Он был не первым, кто взял на себя « отеческую заботу» по моему вразумлению. Куда больше задевали рассуждения моих коллег и приятелей. «Слушай, — говорили они, — ну неужели ты всерьез веришь в весь этот выборный бред? Никаких реальных выборов у нас в стране быть не может. Неужели ты не понимаешь, зачем введены окружные собрания? Тебя же вычистят за милую душу!..»
Я слушал и понимал, что бессилен что-либо доказать словами. Коллегам, друзьям, да и всем окружающим я мог доказать только одним способом — победой. Но до нее было далеко, и я должен был молча разводить руками: мол, для юриста-правоведа выборы по-горбачевски интересны прежде всего с профессиональной точки зрения. Про себя знал: надо бороться, потому что изменения уже произошли и на дворе другое — незастойное время. И даже при неразумной, недемократической избирательной системе победить можно.
Никакого политического опыта у меня, естественно, не было. Никогда в подобного рода играх я не участвовал, и мне ничего не оставалось, как действовать по наитию. Интуиция — качество, необходимое юристу не меньше, чем поэту.
Из избиркома нам сообщили, что на окружное собрание (а мой округ — Васильевский остров, Сестрорецк, Зеленогорск и Кронштадт) от каждой выдвинувшей или поддержавшей кандидата организации приходят три человека. Эти трое — заведомо твои голоса. Но как убедить других, пришедших поддержать твоего соперника? Можно, конечно, идти за помощью в другие организации, мол, поддержите. Каждая даст тебе еще три голоса на окружном собрании. И я знал, что у моих основных конкурентов по шестьдесят пять, шестьдесят девять таких организаций. Арифметика была не в мою пользу. У передового рабочего с Балтийского завода в зале двести семь сторонников, а у меня три. И все же я решил, что за дополнительные голоса бороться не буду: суеты много, а сил мало, и меня не хватит, чтобы переиграть числом. Ведь меня никто не освобождал от лекций, практических занятий и заведования кафедрой.
Кроме того, я знал, что лишь половина участников окружного собрания — представители организаций, которые выдвинули или поддержали того или иного кандидата. Другая половина — допущенная в зал общественность, представители трудовых коллективов, люди, ответственные за свой выбор только перед своей совестью. К ним я и решился апеллировать.
Выборы были задуманы так, что три голоса получил и кандидат, скажем, от детского садика, где всего десять работающих взрослых, и кандидат от более чем 30-тысячного коллектива университета. Такое «равенство», конечно, умиляло своей « справедливостью», но и давало одно преимущество заведомо обреченному: надеясь только на себя, на свою логику и быстроту реакции, ты мобилизуешься. Одиночка, ты обязан готовиться лучше других. И потому вместо просьб о поддержке, вместо набирания голосов и беготни по академическим институтам я засел за составление предвыборной программы.
И вот день окружного собрания. Проходит оно во Дворце культуры Балтийского завода. И естественно, завод постарался представить своего кандидата в лучшем виде. Кандидат-рабочий смотрит на нас со щитов и стендов, ему посвящены специальные выпуски газет, лозунги и т. п. У остальных же — по скромному щиту. На моем - статья обо мне из нашей многотиражки «Ленинградский университет» и написанная студентами листовка.
Перед входом — давка. Затем — строгий пропускной режим, возмущение не допущенных в зал избирателей и молодцы с красными повязками, готовые подавить любой порыв излишней гражданской инициативы.
Типичное «сито». Так было на многих окружных собраниях Ленинграда, так было в те дни по всей стране.
Нас одиннадцать кандидатов. И каждому дали по десять минут для выступления. Еще по десять — для ответов на вопросы. А самое главное, что по жребию я десятый, и мне остается только следить за многочасовой баталией моих соперников. Некоторые проваливаются сразу, и очевидно, что у них никаких шансов попасть в избирательные бюллетени, другие же держатся неплохо и выглядят убедительно. Я понимаю, что здесь мне будет нелегко. Со все возрастающим волнением наблюдаю за реакцией зала, за тем, на чем набирают очки одни и на чем теряют другие.
Выступает знатный токарь известного в Ленинграде производственного объединения имени Михаила Калинина. У него неплохие шансы: для участников собрания его объединение предоставило автобусы. И привезут, и отвезут, только голосуй! И прекрасный по нынешним временам буфет в холле тоже организован этим объединением, и в ленинградских газетах сегодняне одна — несколько статей о нем. К тому же он — председатель Совета трудового коллектива многотысячного объединения. Он, а не балтиец — несомненный лидер и герой дня. Но герой с треском проваливается после одной-единственной искренней своей фразы Он, рабочий человек с руками, мало похожими на руки рабочего, на вопрос о годах Брежнева вдруг оживляется: