Ну а теперь несколько слов о себе, своем роде и племени.
По рождению я сибиряк. Родился в Чите, в 1937-м. Здесь, восточнее Байкала, у северных пределов Китая, — особая Россия. Читинский острог — место каторжное, а по-русски, значит, и вольнолюбивое. При Николае Первом тут толкали тачки с сибирской рудой декабристы. После вооруженного восстания в конце 1905-го здесь на месяц была установлена власть Совета солдатских и казачьих депутатов. А в начале 20-х Чита — столица Дальневосточной республики.
Дед мой по отцу, Антон Семенович, был машинистом. С помощника машиниста начинал и отец — Александр Антонович. Потом отец закончил институт железнодорожного транспорта. Впрочем, спокойно учиться ему не дали: то борьба с басмачеством, то разные сельскохозяйственные кампании. От кульмана — к нагану, от нагана — к сеялке. Так и вышел в люди.
Маму звали Надежда Андреевна. По профессии она бухгалтер. Мама была добрая. И очень выносливая, какими бывают матери четверых сыновей. А когда вырос, я понял, что мама была не только исключительно работоспособным, но и в высшей степени порядочным человеком. На ней держалась семья. Были у нас еще две бабушки. Обе уже не могли работать, а значит, можно представить наше скромное существование: трое малых (один из моих братьев, Владислав, умер в возрасте двух лет) да двое старых на иждивении — не шутка.
Первая беда пришла в 1939-м. Арестовали деда, старого члена партии и активного участника революции.
Скоро началась война, и отец ушел на фронт. Мама получала триста рублей, а буханка хлеба на рынке стоила сто.
He могу сказать, что я потомственный интеллигент. Но были у нас в семье какие-то особенные отношения, которые определялись бабушкой по отцовской линии — Анной Ивановной. Чешка по национальности, она знала чешский, польский и немецкий языки, и была в ней та внутренняя интеллигентность, с которой можно лишь родиться. Бабушка нас и воспитывала. Отца и мать мы никогда не называли на «ты» — только на «вы». В те времена это было весьма непривычно для окружающих и отдавало чем-то старорежимным. Обращение на «вы» позволяло семье удержать ту необходимую дистанцию, без которой в тесноте нашего быта личность могла бы просто раствориться в организме семьи. Близость была, но было и расстояние, которое я бы назвал «расстоянием ответственности».
И все же, что такое настоящая культура, я понял, лишь когда стал студентом Ленинградского университета. За это спасибо моим профессорам, настоящим русским интеллигентам, сумевшим пронести высочайшие моральные качества и культуру сквозь годы сталинщины.
Я из породы отличников, с отличием окончил и университет. Поехал по распределению работать в Ставропольский край. (Сразу же должен оговориться: с Горбачевым судьба меня там не свела.) Заочно учился в аспирантуре в ЛГУ, а затем окончательно осел в Ленинграде. Кстати, именно здесь, на Сенатской площади, 14 декабря 1825 года царской картечью была подавлена первая попытка российского парламентаризма. Да и в XX веке этот город, как любили выражаться наши пропагандисты, — «колыбель трех революций».
Добавлю: колыбель, в которой давно не меняли пеленок.
ГЛАВА 2 — РЯД СЕДЬМОЙ, МЕСТО ДВАДЦАТЬ ПЕРВОЕ
Каждая кухарка должна научиться
управлять государством.
— Водопроводчика вызывали?
— Да, да, спасибо, что пришли. У нас в ванной течет вот, а в туалете мы уже приспособились — тазик подставляем. Но в кухне каждый вечер заливает, и еще в спальне — от соседей…
— М-да… Систему менять надо.
— Это, наверное, дорого?
— При чем тут деньги? Я говорю — Систему эту надо менять.
Первый Съезд народных депутатов СССР фактически начался за несколько дней до своего открытия.
Я приехал, а точнее, прилетел в Москву из Китая, где 21 мая 1989 года стал свидетелем трехмиллионной демонстрации, потрясшей и Пекин, да и всю страну. Это была прелюдия к последующим кровавым событиям, людской, совсем не тихий, океан в самом точном смысле этого слова.
Никогда ничего подобного я в своей жизни не видел. Когда 22 мая мы ехали из советского посольства в аэропорт, путь нам несколько раз преграждали баррикады из автомашин и бетонных блоков. Около них дежурили студенты и горожане. Их настороженные лица были скованы ожиданием, но, узнавая, что это машина дипломатическая, и притом советская, нас пропускали.