В доме путников встретил отец Бу Хая – Чай Дуй Сам, старший сын – Чай Ма Кай, средний – Чай Ла Кай, младший – Чай Ку Сай, дочь Чай Ей Дай и жена Чай Не Пей. Пока Агафон и Сенька разбирались в представленном их вниманию ассортименте Чаев, Бу Хай увлек Иванушку в дальний сарайчик и продемонстрировал предмет, похожий на шкаф. При ближайшем рассмотрении он оказался гробом, поставленным на попа. Царевич со словами соболезнования наготове открыл рот, когда Бу Хай, оттирая рукавом невидимое пятнышко с зеленой лаковой поверхности, с гордостью прошептал:
– Только отцу не говорите, прошу вас, о великий правитель. Это для него.
– Он болен? – встревожился Иван, тщетно вспоминая, которая из обтянутых синим халатом спин на полу принадлежала почтенному родителю.
– Что вы, о великолепный! Он здоров, как вол… проживший два десятка лет… и столько же пахавший каждый день… Но в остальном – на зависть соседям и горе лекарям! Это – мой ему подарок!
– Подарок?!..
– На день рождения! – радостно подтвердил Бу Хай.
– Но разве это… кхм… не несколько… преждевременно? – растерянная Иванова тактичность заметалась между возмущением и нерешительностью.
– О, не опасайтесь, ваше сиятельное великолепие! Похоронные одежды я ему уже дарил – на пятьдесят девять лет, как положено! И он их даже еще не износил, он очень бережливый и аккуратный старик. К тому же он ведь надевает их только по праздникам.
Взгляд Ивана остановился. Или они попали в деревню зомби, или…
– А когда износит… – пробормотал гость.
– Я справлю ему новые. Как вы совершенно правильно заметили, почтение и любовь к родителям заключаются не в ползании по полу. Если соседи увидят его рядом с таким гробом в поношенном похоронном наряде, я первый умру – со стыда.
И мастер воззрился на гостя в ожидании одобрения. Тому ничего не оставалось, кроме как предоставить ожидаемое благосклонным кивком, развернуться и направиться в дом. С каждой проведенной в Вамаяси минутой он всё больше подозревал, что когда гвентянский классик сказал насчет несходимости Востока и Запада, то под Западом он подразумевал Лукоморье…
Пир начался ставшим уже традиционным коленопреклонением и челобитием. После, под самодовольную ухмылку Бу Хая, женщины принесли чай. Путники, наученные опытом, не стали искать семьсот отличий одной чашки с горячим ароматным напитком от другой, как это смог бы сделать, без сомнения, любой вамаясьский ребёнок. Они просто закрывали глаза в имитации неземного блаженства, качали головами и благостно кивали. Но чайному мастеру большего было и не надо. Как именинник, получивший в подарок новый гроб, сидел он по правую руку от Ивана и сиял.
Когда чай был испит, подали трапезу.
– Колобки из теста, бобовый сыр, ростки батата, тертая редька, горчичный корень, рис, вымоченная в уксусе лапша, утка в кисло-сладком соусе, древесные грибы муэр, сушеные ростки бамбука, кислый суп из куя, петушиный бульон с лепестками хризантемы и ломтиками лимона… – с гордостью представлял блюда Ли Жи Пень, пристроившийся по левую Иванову длань.
Не рискуя уточнить, из чего суп[38], гости единогласно решили начать с других пунктов меню. Рядом с тарелками заботливые девушки положили серебряные палочки и отступили с поклонами.
Серафима взяла их, и принялась вертеть в руках, как бы любуясь узорами. Острый глаз ее тем временем подмечал, кто и как ими пользуется.
– Это вместо вилки? – растерянно пробормотал Агафон, взирая на палочки свои. Ли Жи, сидевший рядом, удивился:
– А что такое вилка, ваше великолепие?
– Это такое приспособление для еды, которым пользуются там, откуда я явился.
Мозг старосты сложил два и два. Глаза расширились. Щеки побледнели.
– Вилка – это… вилы? Которыми твои гуи… толкают… грешников в пламя? Поджаривают… и… ед…дят?..
– Ну я бы не стал всё так драматизировать… – уклончиво пробормотал маг. Мысль попробовать материализовать пару столовых приборов для себя и друзей мелькнула у него в голове, но тут же была выдворена как антигуманная. Вздохнув, он взялся за тот прибор, который выдали хозяева.
Иванушка, также обреченный на серебряные палочки, отметил, как их держит Бу Хай, взял точно так же[39] и попытался ухватить колобок. Колобок, будучи упитанным и воспитанным, ухватился, но подниматься с тарелки не спешил. Царевич попробовал свести палочки поплотнее – но те не двинулись ни на волос: отчего-то мешали пальцы и ладонь. Покосившись, не видит ли кто, он переложил палочки другим манером, позволявшим перемещение – но теперь они не желали раздвигаться. Он еще раз осмотрел руки вамаясьцев, увлеченно поедающих угощение – не используют ли те какие-нибудь особые приборы, или не устроены ли их пальцы по-другому, но нет: кроме материала палочек, скромного дерева, хозяйские орудия еды не отличались ничем.