Не зная, бросаться ей на шею преображенному мужу или отыскивать настоящего врага, царевна заозиралась… и новая холодная волна прихлынула к груди.
– Агафон?.. Агафон! Ваня, Агашу ищи!!!
– Агафон?!.. – бросился лукоморец направо, налево – но тщетно. Их друга пропал и след.
Обежав всё вокруг, отыскав двух коней и одну потерянную корзину с едой, чародея они не нашли.
– Нет? – взглядом спросила она у супруга, и тот понурился:
– Нет…
– Кабуча… – протянула Сенька, и с этим словом будто нож в сердце повернули. Агафон пропал. Кабуча…
– Ты что-нибудь успела разглядеть? – принялся Иванушка за опрос единственного свидетеля.
– Не-а, – уныло помотала она головой. – Разглядишь тут, когда тебе песок в морду бросают ведрами… А ты?
– И я. И мне.
Зная своего супруга даже в таком виде, царевна видела, что он мнется, словно хочет что-то сказать, но не представляет, как.
– Вань, – взяла она его за руку. – Вываливай.
– Что? – глянул он на нее виновато.
– Что хочешь. Или что не хочешь, вернее.
Царевич опустил очи долу.
– Сень… Я не хотел тебе говорить… но… если ты настаиваешь…
– Угу.
– Я понимаю, что самой тебе это не видно… если ты до сих пор разговариваешь как сама себе… сама собой… сама своя…
– Ты о чем? – встревожилась она.
– Ты… – Иванушка замялся, подбирая подходящие слова, но так и не подобрав, сдался: – Ты теперь – обезьяна в коричневом балахоне. Правда, большая обезьяна! Хоть и с хвостом! И очень симпатичная! И цвет твоей шер…с…ти…
– Что?!..
Иван попятился.
– Сеня, Сеня, ну я же не виноват, ты же сама попро…
– Кабуча!!! Вань, ты прости, но ты сейчас вообще кабан в бурой хламиде, но не в этом дело!!!
– Что?!..
– Я говорю, дело в том, что это – резонанс! Что бы это ни было! Так Агафон говорил, когда его иллюзии наперекосяк шли от помех друг другу или другого источника магии!
– И что… ты этим… х-хочешь… – выдавил Иван, хотя и без жены понял уже всё. Кроме того, какому магу понадобилось похищать их друга вместе с конем, куда и зачем.
Нагрузив лошадей уцелевшей провизией и багажом, лукоморцы двинулись вперед. Несмотря на то, что тени вечера уже застилали не только землю, но и небо, они ощущали себя тараканами, ползущими по ярко освещенному ровному полу под занесенным тапком сорок пятого размера. Только оставшись без чародея они начали понимать, что с ним они чувствовали себя как за каменной стеной. Да, пусть сложенной как попало, местами без раствора, местами без фундамента, иногда поставленной на песке, кое-где высотой лишь в несколько сантиметров, но стеной. Никогда его им так не хватало, как теперь, перед лицом неизбежного нападения неизвестного колдуна на чужой земле. А еще ведь где-то притаился оборотень…
Но дорога тянулась и петляла – то заросшая чем попало, то размытая ливнями – а набрасываться на них никто не спешил. Несколько раз от нее ответвлялись тропы и тропки, но исследовать их лукоморцы смысла не видели. Тот, кто ворует магов вместе с конями, козьими дорожками ходить будет вряд ли.
Время шло, и сумерки опустились на горы, пряча во тьме лес и дорогу.
– Привал? – мрачно выдавила царевна. Иван кивнул.
Они немного углубились в лес, разнуздали и привязали коней, задали им зерна, и принялись на ощупь распаковывать свой ужин. По молчаливому согласию, ночевать они решили без костра.
– Вань… – спросила царевна, дожевывая копченую рыбу с хлебом. Кусок в горло не лез, но неизвестно, когда придется подкрепиться в следующий раз и сколько понадобится сил – и она ела деликатесную рыбу юй, которую при иных обстоятельствах смела бы с тарелки в минуту, давясь и морщась.
– Что, Сень? – откликнулся муж, пытавшийся справиться с такой же проблемой.
– А я… то есть обезьяна… если честно… очень противная?
Муж помолчал, что само по себе было отзывом ясным. Но будто этого было недостаточно, Иванушка, честно спрошенный, честно ответил:
– Помнишь, в дворцовом зверинце есть вольер с обезьянами?
Сенька помнила.
– Ну так вот… Помнишь, там есть такая макака… энергичная… остромордая… с красной… с красным… носом…
– И что? – голосом Серафимы сейчас можно было аннигилировать оборотней[45] тысячами.
– Ну так ты на нее нисколечко не похожа! – хоть запоздало, но сработал в царевиче инстинкт самосохранения.
Сенька промолчала, зная, что нечего супруга пинать, коли рожа носата – и всё равно борясь с неугомонным желанием сделать именно это.
– Сень… – не чувствуя жениного смятения, позвал Иван.