– Что ты понимаешь… в великом наследии длиннорукого и остроглазого Прухи! – придворный пренебрежительно выставил ногу в варадзи (и тщательно спрятал за длинным подолом босую).
– Ничего, – со вздохом облегчения отвернулся Агафон.
В нескольких шагах от них воздух заколыхался, как над перегретой кухонной плитой. Но не успели зеваки сойтись во мнениях, что бы это означало, как в лица ударила волна внезапного жара. Вереща и закрываясь рукавами кимоно, вамаясьцы отхлынули, теряя последние сандалии и веера. И вовремя. Прозрачное пламя с еле заметной розовой кромкой робко выглянуло из земли, побежало, замыкаясь в круг – и ударило в небо стеной малинового огня.
– Это ёкай!..
– Это гайдзины!..
– Это… тэнно!!!..
Пройдя сквозь ревущий огонь с видом человека, только-только очнувшегося от короткого тяжёлого сна, налетел на Агафона и извинился император всея Вамаяси.
– Тэнно! Тэнно!..
Не верящая своим раскосым очам толпа взревела на разные голоса, заставляя императора вздрогнуть и со страдальческим видом схватиться за голову.
– Лекаря императору!
– Носилки императору!
– Подушки императору!
– Мороженое императору!..
Придворные, словно обезумевшие курицы, с радостными воплями носились кругом, сталкиваясь, спотыкаясь, перекрикивая друг друга и успевая между всем этим прочим обсудить чудесное возвращение тэнно Негасимы из геенны огненной…
– …ну конечно! Он же потомок самой несгораемой Мимаситы!..
…и не менее чудесное окончание так и не начавшейся гражданской войны:
– …ну конечно! Он же потомок самой несгораемой Мимаситы!..
И во всей этой суматохе мало кто заметил, как стена пламени изогнулась опять, и наружу, покачиваясь, с видом человека, прокрутившегося на карусели три часа подряд, и теперь собирающегося плотно поговорить с карусельщиком, вышел тайсёгун Миномёто.
– Отец!!!.. – бросились было к нему Мажору и Синиока, но спохватившись, остановились в шаге, кротко сложив перед грудью ладони лодочкой и благонравно отпустив головы.
– Твоё возвращение наполняет наши сердца радостью, – с достоинством проговорил мальчик.
– Воистину, ясноликая Мимасита осветила твой долгий путь к нам, – вторила ему сестра.
Взгляд Шино на миг потеплел, но тут же лицо его снова превратилось в маску волевой бесстрастности.
– Я приказывал вам вернуться домой.
– Мы непременно выполним твой приказ, отец! – честно заверил его Мажору. – Сразу, как только наш дом отстроят!
Но Шино уже не смотрел на него. С плохо скрываемым недоумением и брезгливостью он оглядывал разворачивающуюся вокруг круговерть чумазых людей, прожжённых подушек и полуобугленных носилок.
– Что… тут случилось? – в пространство вопросил он, слишком гордый, чтобы спрашивать придворных или детей, но слишком любопытный, чтобы слишком гордо прошествовать мимо.
И поэтому кроме Шиновичей, лукоморцев и Луна слова его достигли только одной пары ушей.
– Тут случилась справедливость.
– Тебя мне и было надо! – загорелись огнем глаза полководца, получившего бонусное подкрепление одновременно с предложением сдаваться.
– Я удивлён, – иронично склонил голову котэнгу.
Миномёто впился обжигающим взором в лицо человека-ворона.
– Котэнгу. Ты стал болтливым и непочтительным, как сорока. Смотри, чтобы твои мозги не последовали по пути твоего языка. Помни, для меня пустоголовый балабол имеет ценность дырявой бочки. Ну да об этом мы поговорим потом. Сейчас же…
– Извините, милейший Миномёто-сан! – перекрывая гомон счастливых придворных, прозвучал голос тэнно. Но интонации его были какими угодно, только не извиняющимися.
Брови тайсёгуна наперегонки поползли вверх: второй шок за три минуты координации их перемещения не помог.
Расталкивая носилконосильщиков и подушкоподсовывальщиков, император быстрыми шагами шёл к своему военачальнику. Справа и слева от него, как адъютанты, подставив плечи под чуть дрожащие руки Маяхаты, поспешали Ивановичи. Но доведя своего подопечного до тайсёгуна, они переглянулись и молча направились назад, к родителям. Помощь и моральная поддержка – это хорошо, но некоторые разговоры должны вестись один на один, как схватка поединщиков на поле боя, даже если как после схватки поединщиков обратно вернётся только половина бойцов.
– Не хочется огорчать вас… – начал было император, примолк, задумавшись на миг над своими словами, и улыбнулся: – Хотя нет, конечно же хочется, причем очень давно. К чему унижать обманом такого проницательного человека, как вы? К чему это я? Ах, да. Занами-кун – человек… птица… существо императорской крови, а это значит, что командовать им могу исключительно я. Верю, что вы нанесли ему обиду своими торопливыми словами под воздействием огненного… путешествия… будучи в состоянии разбалансированном и смущённом. Поэтому небольшой, но ценный подарок-извинение, преподнесённый моему родичу до захода солнца, покроет вашу невольную потерю лица.