Хождение за три моря
ПРЕДИСЛОВИЕ
Эта книга — художественная интерпретация широко известных путевых заметок русского путешественника Афанасия Никитина о его «хожении за три моря» в Индию (1468—1474). Концепцию романа следует предварительно объяснить, иначе он может быть воспринят как вольное толкование первоисточника, а такой задачи автор перед собой не ставил, предпочитая придерживаться фактов, хотя художественные средства допускают известный вымысел. И вполне оправданно, ибо в нашем сознании сущее и фантастическое столь причудливо переплетаются, что порой невозможно определить, что является реальностью, а что плодом воображения. Обычно этот вопрос решается на уровне убедительности. И тогда мы вновь сталкиваемся с извечной проблемой: что есть ИСТИНА?
Художнику, пишущему на историческую тему, мало, например, установить в средневековой культуре факт веры в волхвов, леших, русалок, домовых и др. — «Прислаша немцы к Иоанну (Ивану Грозному. — А. С.) лютого волхва, нарицаемого Елисей, и бысть ему любим, понеже русские люди прелестены (доверчивы. — А. С.) и падки на волхование», — он должен создать образа кудесника и тех, кого называют нечистой силой. Хотя бы потому, что они, а также события, связанные с ними, были органичным элементом тогдашней жизни. Строго говоря, суеверия возникали не на пустом месте и вряд ли долго продержались бы в сознании поколений, если бы их просто выдумали.
Знакомство с хрестоматийными записками Афанасия Никитина вызвало у меня много вопросов, на которые я, к сожалению, не нашёл убедительных ответов ни у самого путешественника, ни у комментаторов его записок. Несомненно, что столь долгое и далёкое странствие человека Руси XV века — событие непросто уникальное, а скорей загадочное, его и сейчас совершить — дело не простое, надо обладать избытком авантюризма и самонадеянности. А пять веков назад одинокому скитальцу пребывать много лет среди племён воинственных, беспокойных, с чуждыми нравами и обычаями, фанатичной нетерпимостью к иноверцам — впятеро труднее. Но тогда почему Афанасий Никитин решился на столь отчаянный шаг? Только ли ради торгового интереса? У двух десятков спутников Афанасия подобный интерес тоже присутствовал, но желающих составить компанию предприимчивому земляку не нашлось. Отсюда естественно вытекает вопрос: был ли Афанасий Никитин только лишь купцом?
О том, что этот вопрос вполне закономерен, свидетельствуют факты. Путешественник побывал не просто в Индии, а именно в южном Декане (обширное плоскогорье в центре Индостана), бывшем в то время самой «горячей точкой» Азии. За право владения Деканом практически беспрерывно вели войны тамошние государства Бахмани, Виджаянагар, Гуджарат, Орисса, Мальва. И путешественник не мог об этом не знать. Но не только не изменил маршрут, а почти два года провёл в исламском государстве бахманидов, даже сопровождал мусульманское войско в походе против индуистского Виджаянагара, причём, как видно из записок, явно не с целью наживы, а из любопытства. Зачем он лез в самую гущу событий, если при этом никаких коммерческих выгод не приобретал?
Мало того, при своём возвращении на Русь Афанасий Никитин вновь избирает путь через ещё одну «горячую точку» Азии — восточную окраину Армянского нагорья, за обладание которым не на жизнь, а насмерть сражались войска шаха Персии Узуна Хасана и османского султана Мехмеда II. Путешественник даже побывал в ставке шаха Персии. Полезно ли это было простому купцу, если в дальнейшем ему пришлось проезжать через земли, захваченные турками-османами, и те, заподозрив в нём разведчика Узуна, едва не лишили Афанасия жизни. Не проще ли было ему избрать, допустим, маршрут возвращения через Багдад на Иерусалим (см. карту), где он наверняка мог встретить русских паломников. Но, примечательно, об Иерусалиме он даже не вспоминает, хотя несколько раз упоминает Мекку и другие центры паломничества мусульман, индуистов, буддистов. Почему?
Возникают вопросы и по бытовой стороне странствия. Например, Никитин сообщает о том, что имел дорожную грамоту не только от тверского великого князя Михаила, но и от московского государя Ивана III. Подобное уважительное внимание к простому купцу весьма нехарактерно и может быть истолковано как свидетельство «двойного гражданства», что не было распространено в тогдашней Руси, и, следовательно, одно из гражданств мнимое. Но если Афанасий Никитин заявляет о себе как о тверском купце, то какое?
Ещё более многозначительно то обстоятельство, что для отплытия на юг Афанасий присоединился к шемаханскому послу в Москве Хасан-беку, отбывающему к себе на родину — в Ширван (Шемаха — столица Ширвана). И именно этот посольский караван, состоящий всего из двух судов — посольского и купеческого, — оказался ограблен, когда суда проплывали мимо Астрахани. Причём в роли грабителя выступил сам астраханский султан Касим со своей ордой.