— Верно рек, — вынужден был одобрить Иван.
— А ещё, государь, вот какая новость. Помнишь ли, приходил года два назад в Москву рыцарь немецкий фон Поппель?
— Ведаю. И что?
— Я того рыцаря встретил в Литве. Опять к тебе собирается. Имеет посольскую грамоту от самого немецкого императора Фридриха!
— Чего Фридрих хочет?
— Просить твою дочь за своего племянника. Елена хоть и мала, да племянник Фридриха тоже годочками не вышел. Так что загодя твоего согласия добивается. Вот как дело повернулось. О Руси до сё мало кто в полуночных странах ведал, а ныне о Москве там только и разговоров. Фридрих сначала не поверил, что за польской Русью есть ещё Русь, а как узнал, сколь она многолюдна да богата, тут и сватов готов слать. А в благодарность обещает тебя отныне королём титуловать. Я ему твою родословную привёл. — Зять хитро подмигнул. — Ту, которую в летопись заложили!
Иван нахмурился. Подмигивание зятя показалось ему дерзким, хотя именно Холмский первый предложил составить родословную князей московских от самого римского кесаря Августа Божественного[40] и распространить её с послами во всех странах, с коими Русь имела сношение. Иван дал своё согласие. Тогда Холмский продиктовал думному дьяку Василию Мамырёву слово в слово следующее:
«Поелику кесарь Август в древние времена владел всем миром, а власть ему была дана свыше божьим волением, то он государь по праву, в чём невозможно усомниться никому... Когда кесарь Август стал немощен и изнемог в трудах великих, пожелал он учинить делёж своего государства между братьями и родственниками. Брата своего Пруса он посадил на царствование на берегах Вислы-реки и Немана, потому та земля доныне зовётся Прусской. А от Пруса четырнадцатое колено — царь Рюрик. Мы же божьей милостью ведём свой род от Рюрика. То ж и Владимир Мономах, сын дочери византийского императора Константина Мономаха, наш пращур прямой, царствовал в Киеве, и греческий император послал ему с митрополитом Михаилом крест из животворящего дерева, царский венец со своей головы и сердоликовую чашу, из которой веселился кесарь Август. Владимир был венчан сим крестом и стал зваться Мономахом, боговенчанным царём Великой Русин. С того времени мономаховой шапкой венчаются все великие князья московские».
Прочитав творение зятя, Иван высказал сомнение, был ли Владимир внуком императора Константина. Квашнин утверждал, что Владимир женился на сестре Константина Анне. А затем сам принял христианство и Киев крестил. Холмский тогда рукой махнул и сказал:
— Пятьсот лет прошло. Кто помнит, был ли Владимир внуком аль зятем? В летописании об этом не сказано, а заморских книг народ не читает. Внук же родней зятя.
Насчёт заморских книг Холмский был не прав. Ещё сто лет назад, когда Москва отбивала внезапное нападение Тохтамыша, горожане и жители окрестных деревень снесли свои книги в каменные церкви, чтобы уберечь от огня, и этих книг было так много, что они заполнили помещения кремлёвских храмов доверху. Много было книг именно заморских. А ведь цены они немалой. В хозяйственных записях управителя княжеского дворца при деде Василии есть сведения, что за книгу в сто тридцать пять листов «отдан самострел добрый, да сабля, да сукно чёрное, да завеса простая, а к ним осьмуха гривны серебра»[41]. Но Холмский прав в другом: внук родней зятя. А подобное в деле устроения престола, когда ищется любое доказательство божьей прихоти, благословившей царствующий дом, немаловажно. Решили оставить. Это было нужно не только Ивану, но и Росии[42]. Люди забывчивы и легковнушаемы. И тогда Иван подумал, что пройдёт ещё пятьсот лет — и уже его, Ивана, назовут древним, и кто будет знать, зачем он и Холмский слегка подправили родословицу московских князей. Улучшили-то пользы для.
Направляясь в думную палату, Иван завернул в покои сына Ванятки. Учил его грамоте монах Лаврентий, тот самый, что вписал родословную Ивана в летопись и, не удержавшись, добавил от себя: «Господа, отцы и братья! Оже (если) ся где буду описал, или переписал, или недописал, чтите, исправливая Бога для (ради Бога), а не клените (не ругайте), занеже ум молод, не дошёл». Поскольку Лаврентий на самом деле ничего не перепутал, Ивана эта приписка позабавила, и он простил монаху самоуправство.
40
Имеется в виду Гай Октавий Август, внучатый племянник Гая Юлия Цезаря, правивший в Риме в 43 г. до н. э. — 14 г. н. э.
41
Московская серебряная монета называлась лентой, весила она 0,4 грамма. 200 денег составляли рубль, 100 — полтину, 20 — гривну, 6 — алтын. О ценности московских денег говорит такой факт: наёмный работник за год труда зарабатывал полгривны (10 денет).