— В Волхов насильника! — прокричал он.
Толпа потащила боярина к реке. Добежали до моста. Под многосаженным обрывом плескались свинцовые волны. Раскачали мычащего боярина, перебросили через перила. Холодная вода расступилась, принимая грузное тело. И тут люди увидели, что из-под моста показалась лодка, в которой сидел рыбак. Он заметил, как что-то упало в воду, и погреб туда. Боярин вынырнул, и рыбак втащил его в лодку.
— Эй! Мирошка! — заревели сверху. — Кинь! Не спасай.
Рыбак растерянно поднял бородатое лицо, крикнул:
— Чаго!
— Зачем спас Михалку! Ах ты... Кинь его в Волхов!
— Дак не по-божески... — оправдывался рыбак, в то время как сильное течение относило лодку от моста.
Толпа металась, проклинала рыбака. Опамятовавшийся Михалчич выхватил весло из рук недоумевающего Мирошки и погреб к софийскому берегу. А на той стороне уже скапливались бояре со своими холопами. Многие были вооружены.
Окончательно рассвирепевшие люди кинулись к избе рыбака, которая была неподалёку от моста на Торговой стороне. Десятки дюжих мужиков облепили её и раскатали по брёвнышку. Афанасий подозвал к себе купцов Алексея и Дениса, с которыми познакомился два дня назад, спросил, всё ли готово? Перед приездом Афанасия в Новгород Алексей и Денис собирались ехать в Москву с товарами. Они гостеприимны, приветили тверского купца. В разговоре за обильным столом Афанасий упомянул, что хорошо знает московских дьяков Фёдора Курицына, его брата Ивана-Волка Курицына, а также купцов Ивана Чёрного, Семёна Кленова. По сведениям князя Семёна, они все были еретиками. А поскольку Алексей и Денис ездили в Москву часто, то не знать московских еретиков они просто не могли. Так оно и оказалось. Новгородские купцы оживились, стали осторожно выспрашивать Афанасия о намерениях. Он прямо заявил, что Новгороду и Твери давно следовало присоединиться к Москве, от этого купцам польза великая. Оказалось, интересы Алексея и Дениса схожи с желанием Афанасия, и они скоро стали приятелями. Тогда и обсудили, как осуществить давнее стремление купцов. Денис, как самый молодой и нетерпеливый, заявил, что надо «взбунтить» народ.
— Всё готово, — отозвался степенный густобровый Алексей. — Самые отчаюги подобрались. Вооружились кто чем мог. Даже два знамени приготовили.
— Как только бояре переберутся на Торговую сторону — начинайте! А вечером уезжайте в Москву. Будто вас здесь не было. Письмо я с Ваняткой передам, отдадите князю Семёну Ряполовскому. Если его нет, то Степану Дмитричу Квашнину. Боле никому. Если тати аль ещё кто вас схватят, письмо уничтожьте!
— Добро, — решительно произнёс Алексей.
Они разошлись. Афанасий вновь кинулся к мосту, где всё ещё толпился народ. Недаром говорится: куй железо, пока горячо. Люди не остыли, азартно обсуждали случившееся. Между тем Михалчич выбрался на том берегу из лодки, стал что-то объяснять сбежавшим к нему боярам. Там слышался сильный шум. Бояре гневно размахивали руками, плевали в сторону народа.
Тучи на небе разошлись, показалось солнце, осветило нарядную густеющую толпу на Софийской стороне. Там блестели начищенные доспехи, шлемы, сверкали лезвия бердышей. Афанасий велел Ванятке и Степану кричать, чтобы народ шёл на вече. И как бы предупреждая его слова, на Ярославовом Дворище бухнул басистый колокол. Люди кинулись туда. И это спасло их, потому что с Софийского берега на мост уже вступили бояре со своими холопами.
Безоружные люди бежали к вечевой площади. Сотни ног шаркали по брёвнам мостовых. Новгородцы — народ справный — почти все были в кожаных сапогах или поршнях. Лапти здесь не носят, считают за позор. Афанасий прикидывал, что молодшие более многочисленны, чем бояре, но из оружия у них сейчас только ножи засапожные, а у бояр доспехи добрые, мечи, бердыши. Если бой затеется, много молодших ляжет.
Не переставая бухал колокол. Вот и Дворище. В лучах солнца горели свинцовые купола церкви Параскевы Пятницы, храма Николая Угодника. В белых стенах Грановитой палаты отсверкивали стеклянные окна. Стекло дорогое, заказал его в Ганзе Михалчич. Но зато сверкание видно за две версты. Баско и лепотно.
Колокол звонил, подогревая страсти. Чернь расположилась вдоль храма Николы, заняв треть площади. Вскоре на Дворище вступила толпа бояр. Встала напротив черни. Принялись лаяться. На помосте показался посадский Андриян Захарьинич, призвал к тишине. Его хоть и уважали, но злобные выкрики не сразу стихли. Некоторые из черни уже хватались за ножи. В руках у особенно горячих другой стороны появились мечи.