— Ваша правда, матушка, соскучился.
На столе было всё, что душа пожелает. Щекотали ноздри запахи жаркого из баранины, говядины, кур, дымились огненные щи с мозговыми косточками, манили взор блюда с варёными раками, молодыми щуками, заливным из карпа. В больших глиняных чашах горы яблок, груш, фиников, грецких орехов. А в центре стола заманчиво блестели два серебряных кувшина с фряжским вином.
Приготовив стол, женщины вышли, пожелав мужчинам приятной трапезы. Круглолицая, румяная Алёна, скрываясь за дверью, украдкой стрельнула на Афанасия синими озорными глазами. Степан Дмитрия как бы ненароком заметил:
— Хорошо Алёна, и красавица, и домовита. Не жена будет, а загляденье!
Афанасий промолчал. Себя он считал стариком, волосы его густо усыпала ранняя седина. Квашнин только вздохнул, поднял один из кувшинов, любовно пощёлкал по горлышку, издавшему малиновый звон.
— У мирзы Ямгурчеева отобрал в молодости, когда обоз захватил и мирзу посёк. А воин был славный, крепко бился. Хорошо быть молодым. Как рубились! С утра до вечера, рук не чуяли. Звон сабли слаще мёду казался.
Глаза Степана Дмитрича затуманились. В своё время он был добрым воином, Афанасий много у него перенял. Подняли чарки, пожелали друг другу счастья и удачи, выпили. Проголодавшийся Афанасий ел за троих. За едой молчали. Пища — дар за труды, за столом языком молотить — большой грех. Насытившись, боярин, вставая из-за стола, перекрестился, скороговоркой произнёс привычное:
— Бог напитал, никто не видал, а кто видел, тот не обидел.
Отяжелев от еды, через сени перешли в горницу. Здесь на стенах висели ковры — персидские, турецкие, кафские, шемаханские — все взятые с бою у ногаев или татар. На коврах красовалось оружие — старинные дедовские мечи в посеребрённых ножнах, сабли, кривые ятаганы, кавказские кинжалы, кольчуги, бехтерец из кованых пластин, шлем с еловцом, поножи, серебряные наручи. Отдельно от всех висел панцирь работы знаменитого тверского мастера Микулы Кречетникова. «Якоже и среди немец не обрести такова». Эти доспехи и оружие Афанасий не раз примерял на себе. Степан Дмитрия учил его рубиться на мечах, саблях, пользоваться турецким ятаганом.
— Глянь-ка, — показывал он. — Ишь как заточен. А почему? Наши-то сабли снаружи остры, а этот — как серп, лезвие внутри, а снаружи тупой край. Теперь гляди! Саблей удар отбил — точить надо. А в бою какая заточка? Ятаганом хоть сто ударов отрази — заточка цела! Внутренней стороной врага зацепил, яко серпом, рванул — голова с плеч долой! Чуешь? А ежли ятаган на длинную рукоять насадить? Я одного башибузука в бою под Тулой видел, вертелся, аки бес, на моих глазах с двух витязей головы как капустные кочаны срезал! На третьего наладился, я его издали стрелой сбил!
Научился Афанасий владеть ятаганом, причём одинаково хорошо обеими руками, что в бою подспорье немалое. В конном поединке для удара обычно стремятся зайти справа, где у противника левая рука, и тому, чтобы отразить удар, нужно повернуться лицом. А времени уже нет. В бою всё решает быстрота. Афанасий дожидался, когда противник производил свой манёвр, и неожиданно перебрасывал ятаган в левую руку. Недруг, ничего не успев понять, с перерезанным горлом падал под копыта свирепого жеребца.
Квашнин и Афанасий уселись в кресла с высокими спинками, обитыми атласом.
— Письмецо моё получили? — спросил Афанасий.
— Читано самому государю. Он тобой доволен. Молвил, недаром тебя Хоробритом прозвали.
— Зачем вызвали?
— Другое дело измыслили. Государь велел тебе поручить. Чуй, ценит он тебя! Силы Москва собирает для последнего удара по Орде. Чтоб сразу насмерть.
— В Орду ехать?
— Нет, подале. Куда — государь тебе завтра сам скажет. Борис Захарьич Бороздин здоров ли? — В голосе боярина слышалось уважение.
— Здоров. Он мне много помог. Грамоту от Михаила Борисовича я через него получил. — Афанасий помолчал и быстро, как о чём-то, его не касающемся, сказал: — Бояре и народ в Новгороде друг против друга насмерть встали. Теперь главное — хлеба подвоз остановить.
— Об том государь уже указал. — Уловив в голосе приёмного сына нежелание говорить подробнее, Степан Дмитрия не стал его расспрашивать, перевёл разговор на другое. — Чуй, он крепко за объединение взялся. У Юрия и Андрея отчины отнял. Теперь вся Москва под его рукой. Монетные дворы своих братьев закрыл, только свой монетный двор оставил. Теперь денга одна — государева[66].
Утром Квашнин и Афанасий подъехали к Тайному приказу. Отворивший им ворота рослый воин принял лошадей, сказал, что князь Ряполовский ждёт Никитина. А тут и сам князь вышел на крыльцо. И по тому, какое нетерпение было на мясистом лице князя, Афанасий понял, что дело, по которому его вызвали, необычайной важности.
66
До этого некоторые удельные князья имели свои монетные дворы, что приводило к путанице в счёте, порой одинаковые монеты имели разный вес и ценность. Теперь хождение стала иметь только московская денга. Полтина, гривна, алтын служили счётными единицами.