— Давно, давно ждём, — пробасил Ряполовский, хоть знал, что проведчик приедет сегодня. — Натворил ты делов в Новгороде. Купцы новгородские, что письмо передали, уже рассказали. Слухом земля полнится. Теперь люди посадника Захарьинича тебя будут в Твери шукать, поскольку ты — тверичанин. Пусть ищут! Ну, пойдёмте в избу. Скоро замороз ударит, Степан Дмитрия, поохотимся ужо на Лосином острове?
— Поохотимся, — пообещал тот, — я своих выжлецов[67] натаскиваю.
В избе Семён Ряполовский посерьёзнел, даже посуровел, показывая, что дело прежде всего; собрав меж бровей крутые морщины, сказал:
— Пока государь приедет, прочти-ка, Афанасий, сию писанину. — Он положил на стол книгу, раскрыл. — То «Сказание об Индийском царстве».
— Зачем? — удивился проведчик.
Писари, бывшие в избе, с любопытством косились на Афанасия, не переставая бойко скрипеть перьями. Князь Семён строго глянул на них, писцы враз озаботились и глаз от бумаг больше не отрывали. Ряполовский пояснил:
— Индия — земля для нас пока неведомая, но богата, многолюдна и, главно дело, православна. Рыцари-крестоносцы, коих папа католиков посылал в Иерусалим гроб господень освободить, крепко на её помощь надеялись.
— А получили?
— Про то мы пока не сведали. Но зря писать не станут. Чти-ка.
— Где ты сии книги раздобываешь? — спросил Квашнин князя.
— Везде, Степан Дмитрия. И покупаем, и выпрашиваем. За ценой не стоим. Не ведать истории — всё одно что с завязанными глазами жить, на каждом шагу спотыкаясь.
Ряполовский был прав. Сколько вокруг народов неведомых. Вдруг выйдет из тьмы степей новая орда — что тогда? Предвиденье — дело великое. Квашнин погладил бороду, согласно кивнул, хотя обычно любил спорить со старым другом.
Афанасий едва успел дочитать «Сказание», как во дворе забегали, засуетились. Воины кинулись открывать ворота.
— Государь прибыл! — известил Квашнин, выглянув в оконце. — Айда встречать!
Они вышли во двор. В распахнутые ворота уже въезжал Иван, в атласной ферязи и в собольей шапке. Широкую грудь его белого жеребца прикрывал серебряный фалар — круглая пластина, предохраняющая от стрел. Охрана великого князя осталась за воротами.
При столь высоком госте Афанасий сел не за стол, а наособицу. Писцы, покряхтывая от почтительной сдержанности, согнувшись, выскользнули за дверь. Жёлтый атлас ферязи государя сверкал золотыми кованцами, солнце, бьющее в окно, серебрило бороды бояр. Глядя на Афанасия, Иван говорил негромко, словно боясь, что его могут подслушать.
— За радение благодарствую, Хоробрит, будешь награждён собольей шубой, а к ней пятьдесят рублёв в придачу. Славный в Новгороде ты бунт учинил. Ныне тебе другое предстоит. Замыслили мы, Хоробрит, дело для нас несвычное — дальнюю разведку. Допрежь Русь такую не посылала. До того места, где небо с землёю сходится аль окиян-море в вечном мраке пребывает. О тамошних землях и народах разузнать нужда великая. Купцы князю Семёну сказывали, мол, живут в жарких странах люди с пёсьими головами, великаны многорукие, а ещё дальше — муравьи величиной с доброго пса, и те муравьи роют глубокие норы, а в них золото добывают и снаружи складывают. А зачем — то неведомо. «Сказание об Индийском царстве» чел ли?
— Чел, государь.
— Допрежь вести вокруг нас ходили, а к нам не попадали. Пришлось князю Семёну знания собирать. Ныне настал час проведчиков посылать, установить, что правда, а что ложь. Первым пойдёшь ты. В Индию. Подбери себе попутчика понадёжнее. Есть такой на примете?
— Я Дмитрия возьму.
— Кто таков?
Ряполовский пояснил:
— Его напарник, государь, молодой, но старательный и в вере крепок. Из боярских детей.
— Надо, чтобы на мечах биться крепок был.
— То, государь, само собой.
Великий князь вновь обратился к Афанасию:
— Подготовим мы вас со всем тщанием, а для пущей тайны к какому-нибудь посольству приставим. Главное — тайну сохранить! Чтоб ни Ибрагим, ни Ахмад, ни кто другой не сведали, иначе перехватят и лютую казнь учинят. Им мои проведчики — поперёк горла кость. Поедете под видом купцов.
Иван грузно поднялся, высокой собольей шапкой едва не задевая за матицу. Поднялись и остальные.
Государь направился к выходу, в дверях приостановился, спросил:
— Почто не женишься?
— Чтоб скучать по мне некому было, — улыбнулся одними губами Афанасий. — Лишние слёзы да плач зачем?