— Нет, господин, не доводилось, далеко очень ехать, а слыхать слыхали, — степенно ответил старший из купцов.
Второй, с пухлым белым лицом, гордясь тем, что знает больше, приподнявшись на лавке, громко крикнул:
— Господин, я в Баку разговаривал с одним тезиком. Он глаголил, мол, эта страна неподалёку от рая! Очень хвалил её! В той стране нет ни татя, ни разбойника, ни завидливого человека, а реки «текут млеком и мёдом»!
Поскольку купцы про Индию ничего больше сказать не могли, князь Семён отпустил их.
Осенними вечерами темнеет рано. Молодой месяц неярко освещал пристань, где всё ещё толокся народ, прохаживались сторожа в громадных овчинных тулупах, с дубинками в руках. Погода была тихой, к вечеру слегка подморозило, отчего воздух был свеж, приятен. Афанасий решил пойти домой пешком.
Вдоль улицы тянулись сплошные заборы. Месяц поднимался выше, заливал призрачным светом дорогу, спящие молчаливые дома. Под заборами лежали густые тени. Во дворах гремели цепями собаки, басисто взлаивали, предупреждая, что усадьба охраняется надёжно. На перекрёстках дымно светили факелы ночной стражи.
Афанасий прошёл горбатый мостик, углубился в узкий переулок. Здесь заборы угрюмо-тяжеловесны, а хоромы столь высоки, что загораживали месяц, отчего в переулке было темно. Вдруг за спиной Афанасия послышался тихий свист, и тотчас несколько чёрных фигур, отлепившись от тына, метнулись к нему. В Москве во все времена хватало татей. Озоровала не только чернь, но и дети боярские при случае не гнушались раздеть догола припозднившегося прохожего. Нужда ли их заставляла? В холодном воздухе просвистел кистень. Привычный слух воина уловил движение снаряда чуть раньше, чем он взлетел над головой приземистого парня, остановившегося в трёх шагах. Ещё двое, воровато пригибаясь, заходили с боков. Сзади слышался торопливый перестук сапог по подмерзшей земле. Приближались ещё двое. Значит, пятеро на одного. Ах, шарпальники! Афанасия охватил гнев. Напрягшимся телом он ловил то единственное мгновение, когда точный расчёт подскажет: пора. Время способно замедляться. Это зависит от готовности ждущего. Однажды Афанасий наблюдал за молнией, срок жизни которой едва ли треть вздоха. Но он так сумел сосредоточиться, что увидел появление розоватого свечения, затем белого жгута, который замер в чёрном небе, подобно кнуту на взмахе, медленно прозмеился и неспешно растворился, оставляя за собой слабо тускнеющее свечение.
Его недаром прозвали Хоробритом. Он слышал шорох приближающегося кистеня, и полёт казался столь медленным, что заныла спина. Пора! Мгновенно изогнувшись в прыжке, Хоробрит бросил своё тело к забору. И тотчас услышал глухой тяжкий удар железного шара о чужую голову. Это получил своё один из задних татей, уже занёсший было руку с ножом. В прыжке Хоробрит успел выдернуть саблю и без замаха вспорол бедро не ожидавшего такой прыти второго разбойника. Тот от неожиданности вскрикнул и осел на землю. Парень с кистенём застыл на месте, изумлённо разинув зубастый рот. Его сообщники тоже остановились, не веря своим глазам. Не теряя времени, Хоробрит прыгнул к растерянному кистенщику. Дамасский клинок развалил парня от плеча до пояса. Парень, залившись кровью, грузно рухнул на подмерзший конский навоз. Двое уцелевших кинулись бежать в разные стороны переулка. Афанасий бросился за передним, самым рослым. Среди проведчиков он считался лучшим бегуном. Настигал он татя стремительно. Тот обернулся, в ужасе вскрикнул. Хоробрит догнал его, легко снёс ему саблей голову, повернулся и бросился за последним шарпальником. Тот летел как на крыльях. Стук сапог слышался далеко в переулке. Хоробрит мчался лёгким волчьим махом, поняв, что тать торопится добежать до стражей на перекрёстке. Но свет факелов виделся далеко. Сообразив, что ему не уйти, шарпальиик остановился, обернулся. Опять послышался свист кистеня. На этот раз тяжёлого, не меньше трёх гривен[73] весом. Хоробрит уклонился. Кистень тяжело грохнулся в лужу, пробив ледок. Тать в ярости взревел. Они стояли друг против друга, тяжело дыша. Парень рослый, хорошо одет, в толстом сукмане, в добротных чедыгах, на голове шапка, стёганная на вате, с металлическими пластинами поверх. В руке он держал чекан — боевой молот на длинной рукояти — и ждал, полный решимости.
— Брось оружье, — велел Хоробрит.
— Подь вон, — зло отозвался тать.
— Ты кто?